Читаем Последний из Воротынцевых полностью

— Да разно: одну недельку тут поживут, другую — там. Тоска им на одном-то месте, вот и меняют. И мебель постоянно чтобы была у них новая перед глазами. Уже почти всю мебель из дома перетаскали то в один флигель, то в другой, то в каменную беседку, то в деревянную. Сама расставит, приберется, в вазы свежих цветов прикажет нарезать. Постоит так мебель день, другой, барыня и велит убрать, другую принести. А на прошлой неделе вздумала на мельнице ночевать, узнала, что барин там поблизости у пасечника поселился, ну, и сама туда за ним поехала.

«Она, значит, вся свою жизнь проводит в поисках за мужем и в том, чтобы незаметно следить за ним. Сладкая жизнь, нечего сказать! — думала Маланья, слушая рассказы горничной. — Стоило из-за этого воротыновской барыней сделаться!»

Эти размышления, однако, были прерваны появлением самой барыни.

Тоже переменилась, постарела лет на десять и опустилась не менее мужа и дочка капитана Ожогина. Маланья не узнала бы ее, если бы судьба столкнула их в другом месте. Одета Полинька была небрежно, волосы беспорядочными кудрями выбивались из-под ночного чепчика, белый вышитый гладью капот, весь перемятый, на ногах стоптанные бархатные туфли.

Она тотчас же заговорила с Маланьей про Марфу Александровну с большой любовью и участием.

— Бог знает что я дала бы, чтобы узнать, что она счастлива! — повторила она несколько раз с глубокими вздохами. — Не гневается она на меня за то, что я за Григория Александровича вышла? Нет?

— Чего же им гневаться? — сдержанно ответила Маланья. — Судьба ваша, значит, такая, от Бога так было положено.

Но больше всего удивили Маланью при этом свидании расспросы Полиньки про Ратморцевых. Оказывалось, что здесь одно только было известно, а именно — что барышни Ратморцевы заболели и что Сергей Владимирович взял продолжительный отпуск, чтобы пожить с семьей за границей. Когда Маланья сказала, что Софья Сергеевна скончалась уже месяца три тому назад, и что тело ее привезли хоронить в Святское, и что теперь, поди чай, и Вера Сергеевна умерла: безнадежна она была, когда сестрицу-то хоронили, — Полинька побледнела от испуга.

— Господи! — вскрикнула она, всплескивая руками. — Да как же это? Неужели? Ты это наверное знаешь? — бессвязно пролепетала она.

— Верно, сударыня. От Ратморцевых людей мы это знаем. Похоронивши одну дочку, Сергей Владимирович опять уехали за границу, в то место, где супруга их с другой их барышней осталась. Очень, говорят, была тогда Вера Сергеевна слаба: поди чай, и ее тоже в гробу в Святское привезли, чтобы рядом с сестрицей похоронить.

Она хотела еще что-то прибавить, но смолкла на полуслове, заметив исказившееся от ужаса лицо своей слушательницы и ее пристальный взгляд, устремленный на дверь, у которой остановилась Маланья.

Последняя невольно оглянулась и увидала барина.

Он стоял в двух шагах от нее, прислонившись к стене, бледный как полотно, с бессмысленно выпученными глазами, из его груди вылетало тяжелое прерывистое дыхание. И вдруг, в ту самую минуту, когда Полинька сорвалась с места, чтобы кинуться к нему, его лицо исказилось, и он с диким воплем повалился на пол. Когда его подняли и положили на кровать, тело его сводило судорогами, глаза закатились, и изо рта показалась пена.

Чтобы помогать Полиньке ухаживать за мужем, Маланья отложила на целую неделю свой отъезд. Но через неделю случилось происшествие, вследствие которого ей пришлось еще с месяц прожить в Воротыновке.

Дня через три после припадка Григорий Александрович поднялся с постели и стал бродить сначала по комнатам, а потом на террасе и по саду. Он был, как всегда, молчалив и задумчив, но кроток и без обычного раздражения выносил ухаживания жены. И вдруг однажды утром, когда вошли в спальню, его там не оказалось. Кинулись искать его в сад, в лес, на мельницу, нигде не было.

Вся деревня поднялась на ноги в поисках барина. Полинька каждый день увеличивала сумму, обещанную тому, кто найдет барина живым или мертвым или даст о нем весть, она обещала дать вольную тому человеку, а также и семье его, но ничего из этого не выходило: дни шли за днями, недели за неделями, а воротыновский барин не отыскался.

Маланья советовала Полиньке переехать на житье в город.

— По безвестному отсутствию вашего супруга вам должны дать полномочие на управление его имениями и назначить опеку, — говорила она ей. — Вам и найти-то его легче будет, когда губернатор в это дело вмешается, он всюду, по всей губернии даст приказ искать его. Может, Григорий Александрович уже давно из нашего уезда отбыл.

Полинька последовала этому совету. Всю зиму провела она в городе, но и хлопоты начальства, принявшего в ней горячее участие, остались так же безуспешны, как и старания воротыновских крестьян: барин не находился.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги