Последний из Воротынцевых

Посетителя Марты она понаслышке хорошо знала. Это был очень важный сановник и влиятельная при дворе личность. С покойным Воротынцевым он был в хороших отношениях, и то, что он так засиделся у Марты в день ее приезда в Петербург после более чем восьмимесячного отсутствия, можно было считать хорошим предзнаменованием для осиротелой семьи Александра Васильевича: не все, значит, отвернулись от нее.

По естественному сцеплению мыслей, Полиньке вспомнились еще недавно слышанные толки о том, что непризнанному сыну покойного Воротынцева не так-то легко будет добиться восстановления своих утраченных прав. В городе носились слухи о том, будто внезапная смерть Воротынцева произвела впечатление на государя. Говорили про какое-то письмо, переданное царю по просьбе Александра Васильевича тем самым князем, который теперь беседовал с Мартой. Князь доводился Воротынцеву родственником. Да и кроме него у Марты было много влиятельных друзей и родных, а у того других покровителей, кроме сенатора Ратморцева, нет. Правда, за него закон, но мало ли совершается беззаконий на свете! Во всяком случае, еще много может пройти времени, прежде чем решится его судьба, — так много, что он, пожалуй, успеет и состариться в своей жалкой роли непризнанного претендента на знатное имя и огромное состояние. Как он должен мучиться и волноваться!

По одному тому, как близко к сердцу принимала Полинька страдания этого юноши, которого она никогда не видела, можно было судить о том, как она охладела к своей бывшей приятельнице.

«Зачем я здесь? — спрашивала она себя с досадой. — Отец велел. Но не лучше ли было бы вынести с ним сцену, чем подвергаться незаслуженным унижениям?»

Ее здесь третируют, как прислугу. По первому зову она прискакала, и, чем бы выйти к ней навстречу, поблагодарить за то, что она приехала, приласкать, ее заставляют ждать одну целый час…

Раздался звонок. Мимо боскетной прошел Михаил Иванович, а в конце проходной комнаты дверь растворилась и на пороге появилась Марта в сопровождении высокого старика в генеральских эполетах, с увешанной орденами грудью. Они прощались. Старик пригнул свою лысую голову, чтобы поцеловать руку Марты, а она прикоснулась губами к его виску.

— Так вы мне советуете завтра же съездить к графу? — спросила Марта.

— Всенепременно. Он знает, что вы здесь. Его расположение к вам всем известно, он — один из ваших самых усердных почитателей и за удовольствие почтет быть вам полезным. Я уполномочен сообщить вам это, милая племянница. — И князь снова поднес к губам ее руку, которой не выпускал из своих.

Среди тишины, царившей в опустевшем доме, каждое слово явственно долетало до ушей Полиньки и усиливало ее душевное смятение. Неужели ее отец прав и пренебрегать протекцией Марты было бы непростительной ошибкой? Неужели, невзирая на все, что случилось, Марта будет по-прежнему знатна и богата, по-прежнему будет занимать видное место при дворе, пользоваться всем, чем она пользовалась при жизни отца, когда нельзя было даже и предвидеть катастрофу, обрушившуюся на их дом? Но в таком случае зачем же Александр Васильевич лишил себя жизни? А тот-то, несчастный?

Полинька искала ответа на смущавшие ее вопросы, а Марта, проводив своего гостя до середины проходной комнаты, не оборачиваясь к двери, у которой ждала Полинька, вернулась в кабинет медленной походкой, волоча за собою длинный черный шлейф.

Только минут десять спустя и после того, как раздался гул отъезжавшего от крыльца экипажа, явился Михаил Иванович за Полинькой.

— Барышня просят вас в кабинет.

«Не потрудилась даже сама за мною прийти», — подумала дочь капитана Ожогина, следуя за камердинером.

Марту она застала за чтением какого-то письма, которое она спрятала в бюро при ее появлении.

— Здравствуйте, моя душенька, я вас ждала раньше, — проговорила Воротынцева, целуя свою посетительницу и указывая ее на стул возле дивана, на котором она сидела.

— Меня дома не было, когда принесли вашу записку, а то я давно прибежала бы.

Последние слова соскользнули с языка Полиньки по привычке и нечаянно. Ей хотелось сказать совсем другое, выразить неудовольствие за то, что с нею обращаются, как с холопкой, и дать понять, что такую роль она на себя больше брать не желает. Она могла терпеть это раньше, когда у нее не было других покровителей, кроме Воротынцевых, но теперь дело другое, теперь она не нуждается в Марте, и ей хотелось бы, чтобы это поняли и оценили.

Но, по-видимому, Марта и не подозревала волновавших ее чувств. Она показалась Полиньке еще холоднее и ко всему безучастнее, чем при их последнем свидании, восемь месяцев тому назад. Упорство и властное самообладание, выражавшееся в ее взгляде, придавали небывалую жестокость ее побледневшему и похудевшему лицу с черными, резко очерченными бровями. Невзирая на то, что траур близится к концу, Марта была в черном сукне и крепе, как в тот день, когда повезла тело отца в подмосковную.

На заявление Полиньки, что ее дома не было, когда принесли ее записку, она снисходительно улыбнулась.