Последний камикадзе

По всем расчетам, баки «Великого художника» должны были быть сухими, но винты почему-то крутились, и самолет летел в сторону японского острова, захваченного американскими десантами.

Когда в дымке проступили очертания суши, у экипажа появилась надежда на то, что малопривлекательное купание в океане не состоится.

На запросы радиста, уточняющего условия подхода, вышка управления полетами не отвечала. Там руководители выпускали группу самолетов, и никому из них не было дела до чужого, приблудного бомбардировщика, решившего приземлиться на их авиабазе.

«Вот что значит быть вторым, — с горечью подумал Суини. — С какой помпой встречали два дня назад Поля Тиббетса, а про нас все забыли. Как будто мы выполняли не такое же задание». Чтобы не волновать экипаж, Кухарек сказал на ухо майору:

— Командир, в баках пусто. Бензиномер на нуле. Непонятно, почему еще работают двигатели.

— Не волнуйся, теперь мы уже дотянем и с остановленными движками. Не спеши только выпускать шасси. Сделаешь это по моей команде.

Словно подслушав разговор командира с бортмехаником, крайний левый винт прекратил вращение.

— Сдох один. Вот дьявол, ты их как будто сглазил, — сказал Суини, стирая пот со лба. — Радист, как связь? Что там «вышка», обеспечивает нам посадку?

— Связи нет. Я их слышу, а они не отвечают.

— Дайте ракетами сигнал «Иду на вынужденную».

Но и на красно-зеленые ракеты земля не реагировала.

Один за другим на взлетную полосу выруливали и взлетали Б-29, идущие на задание.

— Вот ублюдки! — выругался Суинга. — Не хотят брать нас к себе. А ну-ка, дай залп из всех ракет, какие только есть на борту.

Только после того, как «Великий художник» устроил фейерверк, на него обратили внимание и освободили полосу для посадки.

По сигнальному коду из всех сочетаний выпущенных ракет можно было прочитать что угодно: «Отказ матчасти», «Пожар», «Иду на вынужденную посадку», «Не сбросились бомбы», «На борту убитые и раненые».

«Великий художник» не успел еще приземлиться, как к нему помчалась колонна санитарных и пожарных автомашин.

Пустая «крепость» была непривычно летуча. Опустилась она в середине полосы. Упала свысока, по-вороньи, и сделала серию мелких «козлят».

— Э, парень, да тебе пяток вывозных полетов нужно дать, — съязвили с вышки управления. — Тормози энергичнее, а то в океан укатишься. Мы водолазов по штату не держим.

— Расчет — единица, посадка — два, — невесело пошутил Дон Олбэри.

Но Суини промолчал. Его охватило полнейшее безразличие. Как будто бы посадку делал не он и шпильки отпускались в адрес постороннего человека.

Когда экипаж вышел из машины, к ним подкатил зеленый джип.

— А где убитые и раненые? — спросил сержант, сидящий за рулем «виллиса».

Майор Суини, едва державшийся на ногах от усталости и нервного опустошения, вяло махнул рукой в сторону Японии:

- Они все остались там.

Глава пятнадцатая

Отряд «Горная вишня» работал, словно хорошо отлаженный конвейер смерти. Почти каждый день Ясудзиро Хаттори по заявке штаба флотилии отправлял на задание заранее намеченные и подготовленные группы летчиков-самоубийц. Ритуал предполетного прощания, который так волновал его раньше, стал скучным и будничным делом. Ему в сотый раз приходилось повторять одни и те же слова. Когда-то они шли от самого сердца, поддерживая в уходящих веру в глубокий смысл их жертвенности. Но постепенно они стали какими-то казенно-официальными, и он произносил их, не задумываясь и не переживая, словно буддийский монах во время похоронного богослужения.

Примелькались и стали неприятны своим косвенным соучастием в гибели летчиков лица юных красавиц, облаченных в белые кимоно, которые каждое утро вручали на аэродроме хризантемы уходящим воинам. Стал тяготить и сам обряд «последней чашки сакэ», во время которого ему, остающемуся на земле, приходилось встречаться с отрешенными взглядами юношей, смотреть на их лица, отмеченные печатью преждевременной смерти. Не легко и не просто было командовать «Горной вишней». Голова двадцатишестилетнего капитана 3 ранга Хаттори покрылась инеем седины. Первые серебристые нити ее сверкнули после потопления «Акаги». А после гибели родителей, Тиэко и дочери волосы на его голове стали походить на травы острова Хоккайдо, прихваченные первыми осенними заморозками. Хиросиму он посетил сразу после того, как узнал, что город уничтожен какой-то дьявольской бомбой. Что он мог узнать о близких у руин и развалин, у обезумевших от страха, чудом оставшихся людей? Десятки тысяч обожженных, раненых, пораженных излучением мужчин и женщин, стариков и детей спешно эвакуировали на ближайшие острова Внутреннего моря и в окрестные населенные пункты. Войска и спецкоманды не справлялись с тушением бушующих пожаров и уборкой трупов. Обожженные тела погибших густо плавали в реке Ота. Там, где недавно стоял дом семьи Хаттори, простирался обширный пустырь, покрытый пеплом, над которым возвышался обглоданный взрывом железобетонный костяк Дворца промышленности.