Последний Карфаген

Чтобы передохнуть и отвлечься, я остановился у книжного прилавка в одном из супермаркетов. Я и раньше останавливался, с иронией рассматривая яркие обложки, с которых смотрели на меня супермены, благородные бандиты и различные монстры. Все эти серии я соединил для себя в одну, назвав ее «Слепоглухонемой против всех». Если бы все герои этих стремительных романов существовали или были бы хоть чуть-чуть реальны, то на российских улицах давно бы царила показательная для всего мира справедливость, и почти на каждом доме красовались бы бронзовые барельефы удивительных героев. Надписи для них можно без купюр взять из любой аннотации на этих красочных изданиях: «оперуполномоченный имярек вступил в единоборство с мафией… и победил», «бывший спецназовец имярек, участник всех локальных войн, в одиночку отомстил за смерть друга и разгромил бандитские кланы», «прокурор имярек, теряя близких и друзей, выстоял в борьбе с коррупцией…». Бросилась в глаза «Желтая стрела» Пелевина, и в голове пронеслась масса «безобразов» (так я окрестил персонажи постмодернизма). Но чапаевскую пустоту я все же осилил, что-то в ней было, значит, Пелевин не совсем пуст. И вдруг рядом с «Желтой стрелой» более мелким шрифтом всплыла белая. «„Белая стрела“ — личные убийцы Сталина» — так называлась брошюрка, на которой кроме названия была фотография человека в камуфляжной форме и маске с прорезями для глаз. В руках у него почему-то был автомат ППШ. Я открыл первые страницы…

«…Сталин несколько раз пытался покончить с Тито, но даже его сверхсекретное подразделение не справилось с задачей. Заминированная яхта не взорвалась, яд не дошел до адресата…».

Пролистнул еще несколько страниц.

«Потери после операций в Корее, Египте, Вьетнаме, Германии восполнялись за счет рекрутирования курсантов суворовских и военных училищ. Отбор производился тщательно. Предпочтение отдавалось сиротам. С помощью специальных методик под наблюдением психиатров производилось стирание памяти. Особенно для тех, кто не обладал собственной легендой. Для таких подобные легенды легко сочинялись по простому принципу: родители погибли от рук врагов народа, преступников и т. п., затем им предоставлялась возможность якобы при случайном стечении обстоятельств ознакомиться со своим досье, дальше следовало скрупулезное воспитание мстителя, воплощения сверхсправедливости. При подготовке каждой операции огромное значение уделялось моральному аспекту…».

Меня передернуло, это заметила продавщица. Она с усмешкой пальнула по мне своими пустыми, но красивыми глазками, спросила, беру ли я эту книжку, а я вдруг посмотрел на нее как на серьезного собеседника.

— Вранье, — я брезгливо отбросил книгу.

— Не нравится — не покупайте, — скуксилась девица, и я даже почувствовал, как я ей противен. В этот момент она думала, что работать в предновогодний вечер западло, а таких, как я, умников, нужно содержать в дурдомах или заставлять подметать улицы.

— Я могу и улицы подметать, но ваш прилавок заполнен враньем.

На секунду в ее легковесной головке промелькнуло подобие мысли об экстрасенсорных способностях, но оно тут же было вытеснено волной разнокалиберных ругательств, сказала же она совсем другое, заученное до автоматизма: «Я позову охранника».

Я внимательно посмотрел в ее глаза. Без осуждения. Зря, наверное. Искра пренебрежения вдруг сменилась в них непритворным смущением. Так стесняются многословных нахрапистых интеллигентов деревенские девушки. Пролепетала куда-то в пол: «Извините». Добавила еще что-то об усталости, о том, что никак не хотела меня обидеть.

— Я тоже, — и пошел уже совсем без цели.

— С наступающим… — прозвучало вслед.