Последний Катон

— Ну… Так мы думали, — ответила я, находясь в не меньшей растерянности, чем он. — Но речь шла не об Антакии, древней Антиохии в Турции, а об эфиопской деревне под названием Антиохия.

— Для тех, кто не знает, — вздохнул Фараг, более, чем мы, смирившийся с этим неожиданным поворотом событий, — Антакия и Антиохия — это одно и то же. Это две формы одного названия. И в мире есть несколько городов под названием Антиохия. Вот только я не знал, что один из них находится в Абиссинии.

— Я уже думала, — заметила я, проводя рукой по жестким волосам, — что странно, что нас заставляют ехать из Турции в Египет, а потом снова возвращаться в Турцию. Очень странный крюк для средневекового паломника, которому приходится путешествовать пешком или на коне.

— Ну вот, ты и получила объяснение, Басилея, — заявил Фараг, пожимая руку капитану Мулугете, который прощался с нами, чтобы дальше заниматься кораблём. — А теперь как насчёт выйти отсюда, вдохнуть чистого воздуха и освежиться в реке?

— Гениальная идея, — согласилась я, вставая. — От меня так пахнет!

— А ну-ка… — с готовностью потянулся ко мне Фараг, желая убедиться в этом сам.

— Изыди, сатана! — вскрикнула я, выбегая наружу, за полотняную занавеску.

Кремень пробормотал что-то насчёт круга сладострастия, но я выбежала так быстро, что не разобрала его слов. Мариам заверил нас, что опасности в купании в синих водах Атбары нет, так что мы нырнули туда прямо с палубы, и я почувствовала, как оживают все мои мышцы и мой бедный, замученный мозг. Вода была прохладной и чистой на вид, но Кремень посоветовал нам не глотать ни капли, потому что в большинстве африканских стран малярия, холера и тиф являются эндемическими заболеваниями. Глядя на плавные и прозрачные воды реки, трудно было это осознать, но на всякий случай мы с точностью выполнили его совет. Воздух был настолько чист, что казалось, исцеляет нас изнутри и снаружи, а небо — такого замечательно голубого цвета, что, глядя на него, хотелось летать. Разделённые изрядным расстоянием берега до самой кромки воды были покрыты зелёной чащей, в которой выделялось множество высоких деревьев с густыми кронами, усеянных перелетавшими с места на место птичьими стаями. Из звуков были слышны только птичий гомон и пение, к которым примешивался плеск воды от нашего купания и наши голоса. Всё было так красиво, что я готова поклясться, что в воздухе слышался грандиозный хор голосов, певших в такт гармонии ветра и речного течения.

Хотя перед тем, как прыгнуть в воду, я не сняла свою белую тунику, сейчас она плавала вокруг меня, и получалось, что её будто не было вовсе. Как бы то ни было, поскольку Фараг с капитаном свои туники сняли, я решила, что лучше остаться одетой, даже если эта одежда не выполняет своего назначения. Если мужчины на корабле, которые зарифляют сейчас треугольный парус и крепят его к двойной мачте, увидят меня с высоты в чём мать родила, мне было абсолютно всё равно, потому что это будет не впервые и, кроме того, особого интереса это у них, похоже, не вызывало. «Как же ты изменилась, Оттавия!» — с жалостью к себе подумала я, плавая из стороны в сторону, как русалка. Я, монахиня, которая всю жизнь сидела взаперти, училась и работала под землёй в подвалах ватиканского тайного архива среди древних пергаменов, папирусов и кодексов, теперь плаваю, плещусь и ныряю в водах реки жизни на лоне дикой природы, а лучше всего то, что в нескольких метрах от меня я вижу голову мужчины, которого люблю всей душой, а он пожирает меня глазами, не решаясь подплыть поближе. «Как же ты изменилась, Оттавия!»

Для полного счастья мне не хватало только немного геля для душа и шампуня, но мне пришлось довольствоваться куском глицеринового мыла, который Кремень извлёк из своего неоценимого рюкзака с припасами, который не тронули ни ставрофилахи, ни ануаки. Когда мы поднялись на борт после купания, наша чистая и аккуратно сложенная, хоть и не выглаженная одежда ждала нас внутри смрадной каюты. Когда, уже чистая и одетая, я получила от моряков тарелку с огромной вкуснейшей рыбиной, только что пойманной в реке и зажаренной на огне, я почувствовала себя просто королевой.

В тот вечер мы уселись на палубе с капитаном Мулугетой Мариамом, и он рассказал нам, что в Антиохию мы приплывём уже к ночи. Человек он был немногословный, но то немногое, что он говорил, очень обеспокоило меня.

— Он просит, чтобы мы начали молиться задолго до начала испытания, — перевёл Фараг, — потому что его народ терпит страдания, когда приходится сжигать святого или святую.

— Каких таких святых? — спросил Кремень, не уловивший суть дела.

— Нас, Каспар. Это мы святые. Желающие стать ставрофилахами.

— Попробуйте вытянуть из него какую-нибудь информацию об этих похитителях реликвий.

— Я уже пробовал, — ответил ему Фараг, — но этот человек верит, что выполняет священную миссию, и готов умереть, прежде чем предать ставрофилахов.

— Старофилас, — почтительно проговорил капитан Мулугета. Потом посмотрел на нас и что-то спросил у Фарага, тот хохотнул.

— Он хочет побольше узнать о вас, Каспар.