Последний Катон

Под приветливыми взглядами мы с Фарагом прошли через зал по направлению к согбенному старичку, который отличался от других только своим преклонным возрастом, но ни его одежда, ни место за столом никак не выдавали, что это не кто иной, как Катон CCLVII. Когда я догадалась об этом, мной завладело чувство почтения и страха, и в то же время, движимая удивлением и любопытством, я внимательно рассматривала его, пока расстояние между нами метр за метром сокращалось. Катон CCLVII был старцем среднего роста и комплекции, перелагавшим бремя своей старости на тонкий посох. Временами его тело сверху донизу сотрясалось мелкой дрожью, следствием слабости его коленей и мышц, что ничуть не умаляло его торжественного достоинства. За мою жизнь мне приводилось видеть листы папируса и пергамента, менее сморщенные, чем его кожа, которая, казалось, вот-вот распадётся, так много морщин пересекалось и накладывалось на ней, однако неподражаемая проницательность и острый разум, читавшиеся на его лице, и бесконечно мудрый взгляд блестящих серых глаз поразили меня настолько, что меня потянуло начать коленопреклонения и поклоны, которые мне так часто приходилось проделывать в Ватикане.

— Хигейя, доктор Салина, — произнёс он тем же слабым, дрожащим голосом, которым говорил раньше. Он прекрасно изъяснялся на английском. — Я рад наконец познакомиться с тобой. Ты даже не представляешь, с каким интересом я следил за вашими испытаниями.

Сколько лет могло быть этому человеку? Тысяча?.. Миллиард?.. Казалось, что на лбу у него висит груз вечности, словно он родился, когда планета ещё была покрыта водой. Он очень медленно протянул мне ладонью кверху дрожащую руку с чуть согнутыми пальцами, ожидая, что я вложу в неё мою, и когда я сделала это, он поднёс мои пальцы к губам заворожившим меня галантным жестом.

Только тогда я увидела стоявшего за Катоном Кремня, такого же серьёзного и сдержанного, как обычно. Несмотря на свою неулыбчивость, выглядел он намного лучше, чем мы с Фарагом, потому что из-за того, что и раньше у него были очень светлые, коротко подстриженные волосы, сейчас было совсем незаметно, что ему обрили голову.

— Пожалуйста, доктор, садитесь рядом с профессором, — сказал Катон CCLVII. — Мне очень хочется с вами побеседовать, а хороший обед — лучший повод для приятной беседы.

Катон уселся первым, а следом за ним свои места заняли двадцать четыре шасты. Через скрытые фресками двери один за другим стали появляться слуги с наполненными едой подносами и тележками.

— Прежде всего, позвольте мне представить вам шаст Парадейсоса, мужчин и женщин, которые каждый день стараются сделать это место таким, каким нам хочется, чтобы оно было. Справа от двери находится юный Гете, переводчик с шумерского языка; за ним — Ахмоз, лучшая изготовительница стульев в Ставросе; рядом с ней Шакеб, один из преподавателей Школы Противоположностей; потом Мирсгана, она заботится о водах; Хосни, кабидариос[77]…

И он представил нам всех шаст: Неферу, Катебета, Асрата, Хагоса, Тамирата… двадцать четыре человека. Все они были совершенно одинаково одеты и одинаково улыбались, когда называли их имена, склоняя голову в знак приветствия и согласия со словами Катона. Но больше всего моё внимание привлекло то, что, несмотря на эти любопытные имена, треть их была так же светловолоса, как Глаузер-Рёйст, а остальные были шатенами, рыжими, смуглыми, и в их чертах отражались все расы и племена мира. Всё это время слуги аккуратно расставляли на столе множество блюд, в которых не было заметно ни кусочка мяса. И почти на всех блюдах было просто смешное количество еды, словно она — скорее украшение (а представлена она была изумительно), чем пища.

Когда с приветствиями и церемониями было покончено, Катон объявил о начале банкета, и оказалось, что у всех присутствующих накопились сотни вопросов о том, как мы смогли пройти испытания и что мы при этом чувствовали. Но мы не так стремились удовлетворить их любопытство, как получить ответы на наши вопросы. Более того, Кремень был похож на кипящий котёл, который вот-вот взорвётся, мне даже показалось, что из ушей у него валит дым. Наконец, когда гул голосов возрос до невозможности, и вопросы сыпались на нас, как из рога изобилия, капитан не выдержал:

— Мне очень жаль, но я вынужден вам напомнить, что мы с профессором и доктором находимся здесь не потому, что пожелали стать ставрофилахами! Мы пришли вас задержать!

В зале воцарилась потрясающая тишина. Только у Катона хватило присутствия духа для того, чтобы выйти из неловкого положения.

— Каспар, тебе лучше успокоиться, — спокойно сказал он. — Если хочешь нас задержать, можешь сделать это позже, но сейчас нельзя портить такой приятный обед такой бравадой. Разве кто-то из присутствующих был с тобой груб?

Я окаменела. Никто не смел так разговаривать с Кремнем. По крайней мере я такого никогда не видела. Сейчас он точно озвереет и начнёт размахивать круглым столом. Но, к моему удивлению, Глаузер-Рёйст оглянулся вокруг и остался сидеть. Мы с Фарагом взялись под столом за руки.