Последний Катон

— Но, капитан, факелы почти выгорели. На то, чтобы сходить за новыми, уйдет время.

— Берите то, что осталось от костра, и начинайте. У нас нет времени!

— Знаете, что я вам скажу, капитан Глаузер-Рёйст! — сердито воскликнула я. — Если мы выберемся отсюда, я наотрез откажусь что-то делать, пока мы не отдохнем. Вы меня слышали?

— Мы поговорим об этом, когда выберемся. А сейчас, пожалуйста, ищите. Вы, доктор, начинайте отсюда. Вы — с противоположной стороны, профессор. Я осмотрю клирос.

Фараг присел и выбрал два последних факела, еще горевших среди углей; потом дал один мне, а второй оставил себе. Излишне говорить, что довольно много времени спустя, осмотрев все реликвии, мы не нашли ни одного святого или мученика по имени Уом. Руки опускались.

Должно быть, для тех счастливцев, кто мог это видеть, уже всходило солнце, когда нам пришло в голову, что, может быть, Уом — это не имя, которое нам надо искать, а, как в акростихе, нам надо найти все имена, начинавшиеся с «U» или «V», «O» и «M». И мы угадали! После еще одного долгого и нудного осмотра оказалось, что тут было четверо святых, чьи имена начинались на «V»: Валерий, Волузия, Варрон и Веро; четыре мученика на «O»: Октавиан, Одената, Олимпия и Овиний; и еще четыре святых на «M»: Марцелла, Марциал, Миниат и Мавриций. Ну, разве не невероятно? Не оставалось никаких сомнений в том, что мы на верном пути. Мы пометили все двенадцать черепов сажей на случай, если их расположение что-то означало, но никакого особого порядка не было. Единственным объединявшим их признаком было то, что все двенадцать черепов были целыми, а в этом складе развалин это было заметным отличием. Но, настолько продвинувшись вперед, мы не знали, что делать дальше. Все это никак не давало нам разгадку к тому, как открыть ворота.

— Каспар, у вас не осталось лишнего бутерброда? — поинтересовался Фараг. — Когда я не высыпаюсь, меня одолевает жестокий голод.

— В рюкзаке что-то есть. Посмотрите.

— Оттавия, ты хочешь?

— Да, пожалуйста. Я без сил.

Но в рюкзаке капитана оставался только один несчастный бутерброд с салями и сыром, так что грязными руками мы разломили его пополам и съели. Мне его вкус показался божественным.

Пока мы с Фарагом пытались обмануть желудки этой скудной пищей, капитан шагал по крипте, как зверь в клетке. Он был сосредоточен, погружен в раздумья и то и дело повторял терцеты Данте, которые, естественно, уже выучил наизусть. На моих часах было полдесятого утра. Где-то наверху жизнь была в полном разгаре. Улицы, наверное, заполнены машинами, дети идут в школу. Довольно глубоко под землей три обессиленных человека пытаются вырваться из мышеловки. Полбутерброда притупили мое чувство голода, и я уже поспокойнее оперлась, не вставая, о стенку, разглядывая последние остатки костра. Очень скоро он совсем погаснет. Меня охватила глубокая сонливость, заставившая меня сомкнуть веки.

— Тебе хочется спать, Оттавия?

— Мне необходимо вздремнуть. Ты не возражаешь, Фараг?

— Я — нет. Как я могу возражать? Наоборот, думаю, ты права, и стоит чуть-чуть отдохнуть. Я разбужу тебя через десять минут, ладно?

— Твоя щедрость не имеет границ.

— Нам нужно выбраться отсюда, Оттавия, и ты нужна нам, чтобы думать.

— Десять минут. Ни секундой меньше.

— Ладно. Спи.

Иногда десять минут — это целая жизнь, потому что за это время я отдохнула больше, чем за те четыре часа, которые мы проспали ночью.

За утро мы снова все осмотрели и зажгли пару тех факелов, которые лежали в ящике у завала в глубине туннеля. Было ясно, что весь процесс у ставрофилахов был тщательно продуман, и они с точностью знали, сколько может длиться это испытание.

Наконец, понурив головы, мы в отчаянии вернулись в церковь.

— Это здесь! — сердито воскликнул Глаузер-Рёйст, топая ногой. — Я уверен, черт возьми, что разгадка здесь! Но где? Где она?

— В черепах? — подсказала я.

— В черепах ничего нет! — рыкнул он.

— Ну, на самом деле… — заметил профессор, поправляя на носу очки, — внутри мы не смотрели.

— Внутри? — удивилась я.

— А почему бы нет? Другие варианты есть? По крайней мере можно попробовать. Потрясти черепа этих двенадцати святых и мучеников… Или что-то в этом роде.

— Нужно до них дотронуться? — Это казалось мне ужасным непочтением, а с другой стороны, просто вызывало отвращение. — Коснутся реликвий руками?

— Я проверю! — крикнул Глаузер-Рёйст. Он направился к первому помеченному сажей черепу и поднял его в воздух, потрясая им без всякого уважения. — Там что-то есть! Что-то есть!

Мы с Фарагом подпрыгнули, как на пружине. Капитан внимательно рассматривал череп.

— Он запечатан. Запечатано все: шейное отверстие, ноздри и глазницы. Это сосуд!

— Давайте его где-нибудь опустошим, — предложил Фараг, оглядываясь вокруг.

— На алтаре, — нашлась я. — Он вогнутый, как тарелка.