Последний характерник

Остальные полковники глухо зашумели, поддерживая Байбузу.

— Сам знаю, что Ярема, — повысил голос Хмельницкий. — Но и его Кривонос бил в свое время. А мы с вами, что хуже?

Он обвел тяжелым взглядом присутствующих и твердым тоном произнес:

— Завтра новый штурм, надеюсь, последний.

— У меня половина полка осталось, — не выдержал Байбуза.

— И у меня, и у меня, — поддержали его Лобода, Громыко, Воронченко и другие.

— Воевать надо умеючи! — в гневе хлопнул по столу булавой гетман так, что столешница не выдержала и раскололась. — Вот, если бы не он, — Хмельницкий указал булавой на Серко, сидевшего в конце стола, — от Могилевского, Корсунского и Гадяцкого полков сегодня вообще бы одни воспоминания остались.

Все головы повернулись в сторону Ивана, но никто ничего не сказал.

— А, кстати, — вдруг спросил Хмельницкий, — у тебя у самого какие потери?

— Трое легко раненых, ясновельможный гетман, — ответил Серко, поднимаясь.

— Вот как надо воевать! — воскликнул тот. — Три полка, не считая татар, спас от разгрома, а всего трое легко раненых!

Полковники опустили головы. Упреков они явно не заслужили, так как и сами, и их люди сделали сегодня все, что могли. Хмельницкий понял, что перегнул палку, поэтому уже мягче произнес:

— Ладно. Знаю, что дрались сегодня вы все хорошо, но надо еще лучше. А сейчас перейдем к обсуждению диспозиции завтрашнего штурма. Ты, Нечай, завтра со своим полком ударишь первым….

Рада продолжалась почти до полуночи. Когда гетман, наконец, объявил о ее окончании и все стали расходиться, он кивнул Ивану, чтобы тот задержался.

— У меня такое чувство, — сказал он, когда они остались одни, — что штурмом нам Збараж не взять. Ляхи дерутся славно, да и Ярема с ними, что тоже немаловажно, правильно сегодня Степка говорил. Я уже сейчас перешел бы к осаде, не хотелось бы казацкие головы задарма класть, да хан лютует. Сам знаешь татар, для них главное — ясырь. Но все равно, чувствую, длительной осады нам не избежать…

Он умолк, прошелся по коврам, устилавшим пол шатра, подошел к столу, где была развернута карта местности и склонился над ней, сделав знак Серко, чтобы тот тоже подошел ближе.

— Вот здесь у Сокаля, — ткнул гетман в карту концом лежавшего на столе кинжала, — король назначил сбор посполитого рушения и сам сюда подойдет с кварцяным войском. А может уже и подошел, достоверных сведений о том, что там делается у нас нет. Нетрудно догадаться, что как только ополчение соберется, Ян Казимир, поспешит на помощь Збаражу. Расстояние от Сокаля до Збаража меньше двухсот верст, это даже для пешего войска, десять дней, максимум, две недели, пути. Вот поэтому мне крайне важно знать обо всех передвижениях короля.

Хмельницкий оторвал взгляд от карты и, глядя в глаза Серко, произнес:

— Тебе с твоим полком тут, в общем, делать нечего, обойдемся без вас. Бери своих людей и отправляйся на разведку. Через каждые два десятка верст организуй конные подставы и сообщай мне все, что связано с королевским войском. Ты должен следовать рядом с королем, словно его ангел — хранитель, но, конечно, чтобы он не догадался, что его пасут. Будешь там моими глазами и ушами…

Действительно, зная привычку панов не особенно торопиться при объявлении посполитого рушения, король Ян Казимир с одним только кварцяным войском, в начале июля выдвинулся к Сокалю, который назначил местом сбора надворных панских команд. Отсюда он намеревался выступить в направлении Збаража на помощь осажденным там войскам Фирлея, однако несколько обстоятельств препятствовали осуществить это намерение. Прежде всего, посполитое рушение собиралось крайне неторопливо, так что к концу июля к Сокалю подошла лишь небольшая его часть. Время шло, кончался июль, ждать дальше становилось бессмысленным.

— Командуйте поход, пан коронный канцлер, — наконец, сказал Ян Казимир Ежи Оссолинскому, заканчивая очередной военный совет, — завтра на рассвете выступаем.

— Но, ваше величество, — попытался возразить князь Корецкий, одним из первых подошедший со своими хоругвями при известии о созыве посполитого рушения, — у нас недостаточно сил. По слухам у Хмельницкого и хана трехсоттысячная орда. Не лучше ли подождать еще, пока не соберется ополчение?

— Ожидая пока наши паны соберутся, можно прождать и до зимы, — резко ответил король. — Пока мы тут стоим в ожидании, те в Збараже гибнут каждый день сотнями.

— Вот в этом и вопрос, — осторожно заметил литовский подканцлер Сапега, — может быть, там уже некому оказать помощь? Возможно, Збараж уже взят штурмом, что не удивительно при таком соотношении сил. Ведь у нас давно нет никаких вестей о том, что там происходит и, где вообще сейчас Хмельницкий и татары.

Наступила тишина. Сапега высказал вслух то, о чем вольно или невольно думал каждый из присутствующих. Даже Ян Казимир не нашелся, что сказать, нервно поглаживая белый кружевной воротник своего камзола.

— Проклятый край, — наконец, в сердцах воскликнул он, — ни от кого ничего не добьешься. Не зря Фирлей в донесении писал, что от местных жителей ни лаской, ни пытками никаких сведений получить нельзя.