Последний ход за белой королевой

Мне стало понятно, что молитва – далеко не то, что он хотел бы иметь от «моей безутешной сестры».

– Я могу дать разрешение на свидание, – немного поколебавшись, изрек он, – но только без непосредственного контакта. Синьорина будет задавать вопросы моему офицеру, а он передавать их заключенному. И наоборот.

Я рассчитывал совсем на другое, но приходилось соглашаться.

– Я вам так благодарен! Так благодарен! Элиза, поблагодари синьора директора.

Элиза встала и почти бросилась на синьора директора. Тот не испугался и, даже напротив, расставил руки, чтобы принять ее в объятия.

– Нам придется немного усложнить переговоры, – пояснил я. – Моя сестра не владеет итальянским. Она будет говорить мне по-португальски, а я буду переводить для вашего офицера, который и передаст ее слова синьору Платини.

Директор охотно согласился. Он все еще держал Мальвину в руках. Потом погладил ее по голове и со словами «бедное дитя!» неохотно отпустил.

Микеле привели минут через десять.

За те три года, что я его не видел, он не изменился. Разве что теперь был аккуратно побрит и причесан.

Он вошел, опустив глаза. Это простой прием: он должен сначала оценить, кто его ждет. Сейчас он мельком посмотрит на меня. Мне надо отвернуться, и он поймет, что мы незнакомы. Потом он посмотрит на Мальвину, встретится взглядом, догадается, что разговаривать надо с ней. И будет ждать, когда мы заговорим. Он профессионал.

– С вами хотела поговорить синьорина Элиза Пуэрту. Хотите вы с ней говорить? – спросил средний начальник.

Микеле продолжал смотреть в пол, он надеялся получить от меня какой-нибудь сигнал.

– Вы хотите поговорить с синьориной Элизой Пуэрту? Она собирается сообщить вам интересную для вас новость.

Неожиданно Мальвина вскочила со стула и быстро затараторила на плохом португальском что-то вроде: «Ну, конечно, он не хочет меня видеть! Посмотрите, ему стыдно смотреть мне в глаза!»

Я перевел, добавив от себя:

– Но я уверена, что ты не такой плохой. Чтобы забыть все, что мне говорил!

Теперь Мигель взглянул на меня, потом на Мальвину. В его маленьких глазках мелькнула веселая искорка: он все понял.

– Ты можешь обо мне всякое думать, – медленно произнес он. – Ты имеешь право так обо мне думать. Но я каждый день молюсь за тебя, молюсь, чтобы ты была счастлива.

Да, мне было трудно представить Микеле молящимся за кого-нибудь каждый день, тем более за того, о ком он не слыхивал. Зато я подумал: «Молодец! Профессиональные привычки не растерял. Ничего не значащие, нейтральные фразы».

– Но ты должен еще молиться и за наше дитя! – произнесла Мальвина.

Я перевел. Микеле обалдел. Он посмотрел на меня, потом на Мальвину, потом на начальника тюрьмы. Все замерли. И тут Мальвина вскочила и, отбросив начальника тюрьмы и среднего начальника, подбежала к Микеле, влепила ему увесистую пощечину и начала колотить по груди кулаками. Средний начальник хотел дать указание тюремщикам вмешаться, но директор тюрьмы показал рукой: не трогайте ее.

Потом Мальвина отскочила и, вернувшись на свой стул, села, закрыв глаза руками. Это означало, что она успела сказать Микеле фразу, которую заучивала по-итальянски весь день:

«Cerco un uomo chi conosce i banchi privati svizzeri».

«Я ищу человека, который знает частные швейцарские банки».

Теперь Микеле все понял. Он вскочил, глазенки его завертелись.

– Скажи мне скорее, Элиза, кто он: мальчик или девочка?!

– Мальчик! – хором ответили директор тюрьмы, средний начальник и два надзирателя.

– О, небо смилостивилось надо мною! – возопил Микеле, вздернув руки вверх. – Значит, дошли до неба мои молитвы! Значит, я, грешник, еще могу стать достойным человеком.

– Наш малютка будет… будет… – Пока Мальвина решала, как закончить фразу, Микеле ее опередил:

– На кого похоже наше дитя?

– На тебя! На тебя! – радостно воскликнула Мальвина, хотя, взглянув на «отца», радоваться по этому поводу было бы странно.

– Как ты назвала его, Элиза?

– Как мы и договаривались, – удивилась Мальвина. – Микеле. Он будет вторым Микеле.

– О радость! – снова возопил Микеле. – Небо смилостивилось надо мною!

По его щекам поползли слезы. Мерзавец плакал по-настоящему. Это настолько удивило Мальвину, что она повернулась ко мне и что-то пролепетала, как ей казалось, по-португальски.

Пока я соображал, как это перевести, Мальвина заговорила уже на понятном языке. И я переводил:

– Микеле, ты должен слушаться своих начальников. Это замечательные люди, они хотят тебе добра. Мы все хотим, чтобы ты скорее вернулся в семью. Мы будем тебя ждать.

Я не знал, на сколько лет посадили Микеле, но, будучи в курсе, за что он отбывает срок, мог предположить, что воссоединиться со своей семьей «отец» сумеет только в следующем веке.

– Как тебя здесь кормят? Не нужно ли тебе чего? – заботливо спрашивала Мальвина.

Хитрый сицилиец развел руками:

– А много ли мне нужно?! Хлеб и вода. Я слишком много времени провел в чревоугодии, но вот сейчас понял цену простой пищи, предназначенной только для утоления голода.