Последний холостяк

– А ей и не придется этого делать, – раздался с лестницы голос Элизабет. Рядом с ней стояла Маргарет. – Попробуйте только оговорить невинного графа Карра! Тогда вам многие годы предстоит вкушать все прелести холостяцкой жизни.

– Вам нужно решительно отказаться отдачи каких-либо показаний в суде, – промолвила Маргарет.

В этот момент появился дворецкий Хоскинс с известием о том, что еще несколько возбужденных господ ожидают приема на крыльце.

Антония пошла встречать гостей. Ими оказались Ховард, Трублуд и Серл. Все они были в шоке и нуждались в ее совете, поскольку узнали, что их разыскивают судебные приставы, чтобы вручить им повестки. Трублуду лишь чудом удалось улизнуть от них через черный ход.

– Вам надо где-то спрятаться на время, – сказала Антония. – Коль скоро повестки вам не вручат, то и в суд идти не придется.

Все принялись предлагать удобные места для убежища. Но гостиницы для такого дела не годились, их легко могли проверить, по той же причине были исключены частные клубы и загородные дома родственников. Наконец молчавшая все это время тетушка Гермиона подала прекрасную идею – поселить свидетелей в пустующем доме Ремингтона. Кому придет в голову их там искать? Эта мысль была признана гениальной и с восторгом принята. Впервые за последние два дня Антония улыбнулась.

В ту же ночь в дверь черного хода дома леди Пакстон постучали. Пробравшись в темноте через кухню, дверь отворила кухарка Гертруда. На пороге стоял Руперт Фитч, одетый в новенький костюмчик и шикарный черный котелок.

– Привет, красотка! – войдя в коридор, воскликнул он. – Я получил твою записку. Зачем я вдруг тебе понадобился?

– Проходи в кухню, Руперт! – любезно предложила ему Гертруда. – Я приготовила для тебя угощение. Госпожа убита известием об аресте графа Карра и грядущем скандале. Бедняжка, она просто в отчаянии. Ты ведь поможешь ей, Руперт? Ты выслушаешь ее историю? Напишешь всю правду в своей газете?

Она смотрела на репортера так, словно он был ее единственной радостью и надеждой. Руперт заглотил наживку, уже предвкушая очередной крупный гонорар, и, обняв кухарку за талию, с нежностью сказал:

– Веди меня к ней скорее, и все будет в порядке. Завтра же утром ее история будет напечатана в нашей газете. И тогда весь Лондон узнает правду!

Он едва не разразился сардоническим смехом.

– Благодарю тебя, Руперт! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что могу на тебя положиться. Не желаешь ли отведать фруктового пирога или вкусного рагу? Для тебя найдется и немного вина.

Фитч облизнулся, как голодный кот. Такого угощения, как здесь, ему нигде не предлагали. Он вообще частенько оставался голодным. Но сегодня ему привалила редкая удача: и сенсационные откровения жертвы лорда Карра, и вкусный ужин! Пока он уплетал за обе щеки то, что кухарка выставила на стол, Гертруда побежала за леди Антонией. Пирог с ягодной начинкой оказался настолько вкусным, что репортер никак не мог от него оторваться и отправлял в рот кусок за куском. Наконец он насытился и решил закурить сигарету. В этот момент в кухню и вошла леди Антония, бледная и убитая горем, но все равно привлекательная.

Репортер извлек из кармана свой желтый блокнот и приготовился записывать ее исповедь. Антония с невинным видом полюбопытствовала, как ему удается занести все в такую маленькую записную книжку. Он ответил, что записывает только голые факты, на основании которых и сочиняет позже свои репортажи.

– Понятно, – протянула Антония. – Так ваша статья будет напечатана в утреннем номере? – мелодично поинтересовалась она.

– Можете в этом не сомневаться, – с гордым видом выпятив грудь, ответил Руперт. – Кстати, не могли бы вы попросить кого-нибудь из ваших слуг отнести в редакцию записку? Мне срочно нужно сообщить ночному редактору, что для очередной сенсации требуется место!

Антония вызвала дворецкого и поручила эту миссию ему. Взяв записку, Хоскинс отправился в редакцию.

– Итак, на чем мы с вами остановились? – произнес репортер, мусоля пальцами карандаш. В животе у него подозрительно заныло и заурчало. Он подумал, что переел пирога с черной смородиной, и продолжил делать записи. Но уже спустя минуту-другую боль в желудке стала нестерпимой, казалось, промедли он еще немного, и произойдет ужасный конфуз. Фитч молча вскочил с табурета и бросился к выходу.

Женщины обменялись ироническими взглядами. Когда репортер, облегчив живот, вернулся со двора, бледный и дрожащий, Гертруда нахмурилась и озабоченно спросила:

– Дорогой, я надеюсь, это стряслось с тобой не из-за моего угощения? Тебе полегчало?

Фитч ответил, что ему уже значительно лучше, и снова стал записывать историю Антонии. Однако вскоре боли в желудке возобновились с новой силой. Гертруда понюхала мясное рагу и сказала, что оно, на ее взгляд, еще вполне свежее.

Фитч спросил, нельзя ли ему где-нибудь прилечь. Женщины сопроводили его в комнату для прислуги и уложили там на кушетку возле печки. Так скверно Руперту еще никогда не было, он стонал и корчился от страшной боли. В комнату внезапно вошла группа женщин, одна из которых насмешливо спросила: