Последний хозяин

Тут и понадобились военным медикам знания и опыт доктора Колядуцкого. Боец, задевший противопехотную мину – не жилец. Он может спастись лишь в двух случаях. Первый: броситься ничком на землю, тогда шрапнель отразит бронежилет, если есть защитные пластины на спине, и каска. Но падать надо лицом к мине, голову руками не закрывать, прятать руки под грудь. Психологически это очень сложно, когда перед носом нечто выпрыгивает из земли и грозит взорваться. Но и удачно упавший солдат получит контузию от взрывной волны. Второй способ состоит в том, что боец кузнечиком прыгнет на стоящий рядом бронетранспортёр, если он есть. За долю секунды надо оказаться на метр выше прыгнувшей мины и укрыться за бронёй. Оба способа требуют от простых солдат акробатических навыков спецназа и даже при их применении гарантий не дают. Но один труп в условиях боевых действиях – полбеды. Помимо несчастного, которому не повезло задеть мину, в подразделении появляется несколько раненых средней тяжести, тормозящих передвижение. Заряд мины мал; её поражающие элементы быстро теряют убойную силу, не пробивая обычных кирзовых сапог. Шрапнель сечёт защищённую лишь тряпочной штаниной голень. Таких раненых можно не только спасти, но и вернуть в строй. Если, конечно, быстро доставить их в госпиталь, где есть аппарат Колядуцкого и врачи, умеющие его применять. Тогда недели через три солдатики начнут ходить, а через полтора месяца смогут медленно бегать, постепенно увеличивая темп и нагрузку.

Мирослав Колядуцкий за 10 лет работы в госпитале имени Бурденко спас немало жизней и ещё больше людей избавил от инвалидности. Докторская диссертация закрытой тематики, звание профессора и погоны майора в порядке ускоренного производства были получены им в 1974 году. Через пару лет светил чин подполковника и крупная должность, но из-за скандального развода не только ничего не дали, но и посоветовали скоро не ждать. Оправдываться Мирослав не умел и не хотел. А его бывшая супруга Наталья не преминула вынести сор из избы и разослала письма с жалобами на непутёвого мужа. Видимо, она боялась потерять квартиру. Начальство и коллеги, знающие Мирослава, над опусами лишь посмеялись. Но письма попали в различные инстанции, в том числе, и в КГБ[14]. В СССР за моральным обликом должностных лиц следили, тем более в армейской среде. После развода карьера Мирослава оказалась наглухо перекрыта. Он продолжал работать механически, как робот. Тёмными одинокими вечерами всё чаще подступало отчаяние. Утопить его в бутылке не мог; не пил. Бывало, руки сами доставали наградной пистолет. Мирослав долго гладил воронёную рукоятку и думал о том, что более половины его жизни прожито, а в итоге крах и отсутствие перспектив. Прежде всего, это касалось жилья. На подарки пациентов и благодарных учеников не разбежишься. Да и разовые они, хотя иногда и ценные. Денег, чтобы накопить на кооперативную квартиру, не хватало, несмотря на многочисленные подработки, в том числе по детской ортопедии, которые Мирослав на себя взвалил. Нужно было вымогать взятки, но Мирослав этого никогда не умел и отчаянно боялся.

Выход из тупика предложил один из постоянных пациентов. В СССР официально не существовало понятия «горячие точки». О том, что страна ведёт колониальные войны, советский обыватель не мог даже помыслить. С экранов и страниц газет ему долбили, что «СССР – оплот мира», а войны ведут «проклятые империалисты» с «прогрессивными национально-освободительными движениями». А слухи ходили; из-за полного отсутствия достоверной информации СССР был страной слухов. Люди ведь не слепые и не глухие, а воевавшие иногда что-то рассказывали друзьям и родственникам, особенно по пьяни. Их откровения быстро перевирались и обрастали самыми фантастическими деталями, вплоть до борьбы доблестных советских спецслужб и армии с инопланетными захватчиками, летающими на НЛО. Власти слухов не опровергали. Зато каждый шибко разговорчивый мог надолго или навсегда исчезнуть, причём на вполне законных основаниях: нарушение подписки о неразглашении. Страх зашивал рты. Даже в госпитале имени Бурденко врачи предпочитали не интересоваться, откуда у пациентов густой загар, а в телах – осколки и пули иностранного производства. И почему явно русские на вид люди в бреду командуют и матерятся на неизвестных (а, порой, и на слишком хорошо известных) языках.