Последний хранитель

Бет видела, как приволокли и убили зверя, и видела, как Шэнноу вернул себе коня. Конечно, он мог бы прежде попросить, но Бет понимала, что вор почти наверное отказался бы вернуть коня, и дело кончилось бы перестрелкой. У Брума, конечно, мозги навозные, но она у него работает, да и по-своему, не такой он уж и плохой человек. Верит в исконное благородство Человека, в то, что все споры следует разрешать доводами рассудка, беспристрастным обсуждением. Она стояла в дверях и смотрела, как он старается помочь пострадавшему. Высокий, тощий, с длинными прямыми морковного цвета волосами и. худым лицом с выпуклыми голубыми глазами. Некрасивым его нельзя было назвать, и с ней он был неизменно учтив. Бездетный вдовец – и Бет внимательно к нему присматривалась. Она знала, что разумнее всего было бы подыскать хорошего, солидного, состоятельного человека, чтобы обеспечить спокойную жизнь своим детям, но Брум ей никак не подходил.

Пострадавший пришел в себя, и его усадили за столик. Бет принесла ему кружку баркеровки, и он отпил два-три глотка.

– Я этого шлюхина сына убью! – прошепелявил он. – Богом клянусь, убью!

– И в мыслях такого не держите, менхир Томас, – настойчиво посоветовал Брум. – То, что он сделал, в высшей степени ужасно, но дальнейшее насилие ведь ничего не исправит.

Томас рывком поднялся на ноги.

– Кто со мной? – спросил он. К нему подошли двое, но остальные предпочли остаться там, где были. Томас вытащил пистолет и проверил заряды. – Куда он пошел?

– Отвел жеребца в конюшню, – сказал невысокий замухрышка.

– Спасибо, Джек. Ну, пошли его искать.

– Прошу вас, менхир… – начал Брум, но Томас оттолкнул его.

Бет пробралась через кухню во двор, потом подхватила длинную юбку, обежала дом и через проулок выскочила на главную улицу раньше Томаса и его двух приятелей, В конце улицы она увидела Шэнноу. Он стоял в дверях конюшни, разговаривая с конюхом. Она быстро подбежала к нему.

– Они идут поквитаться с тобой, Шэнноу, – сказала она. – Их трое.

Он обернулся к ней и мягко улыбнулся:

– Я очень благодарен вам за вашу доброту.

– Бог с ней, с добротой! Седлайте коня и уезжайте.

– Мои вещи у меня в комнате. Вы лучше обождите тут.

– Я же сказала: их трое.

– И тот, кого я ударил, один из них?

– Да, – сказала она.

Шэнноу кивнул, снял куртку и перебросил ее через балку стойла. Потом вышел на солнечный свет. Бет подошла к двери и следила, как он шагнул на середину улицы, и остановился в ожидании, опустив руки. Солнце, поднявшееся уже довольно высоко, светило пистолетчикам в глаза. Они подходили все ближе, и двое по бокам начали отодвигаться от Томаса в середине. Бет чувствовала, как нарастает напряжение.

– Ну так как же, шлюхин сын? – заорал Томас. Шэнноу промолчал. – Что, язык проглотил?

Они подходили все ближе и ближе. Их разделяло шагов десять, когда прозвучал голос Шэнноу, негромко н четко.

– Вы пришли сюда умереть? – спросил он. Бет увидела, как человек справа утер вспотевшее лицо и покосился на приятеля. Томас ухватил пистолет, но его опрокинула пуля. Ноги задергались в пыли, по брюкам расползлось мокрое пятно.

Остальные двое окаменели.

– Мне кажется, – сказал Шэнноу все так же негромко, – вам лучше унести его с улицы.

Они поспешно подняли Томаса, а Шэнноу вернулся к Бет и конюху.

– Я еще раз благодарю вас, фрей Мак-Адам. Мне жаль, что вам пришлось присутствовать при подобном.

– Я успела навидаться мертвецов, менхир Шэнноу. Но у него было много друзей, и не думаю, что вам стоит задерживаться здесь. Скажите, а откуда вы знали, что те, двое не нападут на вас?

– Этого я не знал, – ответил он. – Однако злоба кипела только в нем. Вы пойдете завтра на собрание, которое устраивает Пастырь?

– Возможно.

– Для меня было бы большой честью, если бы вы и ваши дети позволили мне вас сопровождать.

– Простите меня, менхир, – сказала Бет. – Но по-моему, вас поджидает беда, и я не могу позволить моим детям находиться в вашем опасном обществе.

– Я понимаю. Разумеется, вы правы.

– Будь я без детей… ответ, возможно, был бы другим. Он поклонился и вышел на солнечный свет.

– Дьявол, – сказал конюх, – его ничем не прошибить! Ну, по Томасу никто плакать не станет. Это уж точно. Бет ничего не ответила.

Иерусалимец остановился в том месте на улице, где темное пятно крови свидетельствовало, что тут была оборвана жизнь. Он не испытывал сожалений. Убитый сделал свой выбор сам, и Шэнноу вспомнил слова Соломона:

«Таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им».

Идти до гостиницы было не близко, и пока Шэнноу шагал по пыльной улице, он ощущал на себе взгляды многих глаз. Перед харчевней стояли охотники, но они замолкли, когда он проходил мимо. В «Отдыхе путника» ему навстречу поднялся Клем Стейнер.

– Так я и знал! – сказал он, – Как увидел тебя в Длинной зале, мне сразу что-то сказало, каков ты. А как тебя зовут, приятель?

– Шэнноу.

– И как я сам не догадался! Иерусалимец! Далековато заехал, Шэнноу. Кто за тобой послал? Брисли? Феннер?

– За мной никто не посылал, Стейнер. Я езжу там, где хочу.

– Ты понимаешь, нам, возможно, придется сойтись лицом к лицу?