Последний хранитель (СИ)

По первому классу это довольно накладно. Сотни «зеленых» как не бывало. Жалко, конечно, но и это еще не все: когда дело доходит до самого интересного, «Васечка» уже никакой. Елозит соплями по скатерти, да что-то мычит, а Сашка за себя, да за тех троих, что в его лице, управляется. Разгульная жизнь хороша, если она не в тягость, а тут...

В душе у Мордана медленно вызревало сложное чувство. Чтобы его описать, ему не хватало образов и сравнений, а главное — их понимания. За такими словами ныряют в глубины собственной сути, а не рыщут по мелководью. Отчаянье и печаль, раскаянье и бессилие плотно переплелись в горький колючий комок. Нет, это была не совесть, с нею как раз, он ладил. Хорошо это, плохо ли, но был у Сашки такой атавизм. Он его, кстати, не считал недостатком. Это странное чувство росло, крепчало и все чаще рвалось наружу, как собака из конуры. Глотая безвкусное пойло и, пользуя пресных баб, он видел перед глазами холодный цинковый гроб. Хотелось куда-то бежать, что-то безотлагательно делать. Или наоборот — нажраться до сумасшествия и крушить все подряд. В один из таких моментов, он отправил домой своих ребятишек. Наказал им вооружиться, собраться в кучу и ждать сигнала.

Обещанной встречи с Черкесом все не было.

— Уехал старик, — успокоил его Амбал, — по твоим заморочкам уехал. Да ты не волнуйся! Наш дед чеченов построит. Все до копейки вернут.

— Что вернут? — не понял Мордан.

— Что взяли — то и вернут, — Васька лукаво прищурился и подмигнул. — Думаешь, никто ни о чем не догадывается, за дураков нас держишь?

— О чем это ты? — устало спросил Сашка.

Его опекун с утра хорошо вмазал, а на старые дрожжи он часто нес ахинею. Это уже даже не раздражало.

— Сам будто не понимаешь! Ну, кто он такой, этот Заика, где жил, где сидел, кто у него остался в Ростове? Никто из братвы никогда не слыхал про такого козырного фраера. И еще: такие люди, как Кот, за простого баклана мазу не держат.

— Про какого заику ты гонишь сейчас пургу? — Мордана заклинило, он и думать забыл, что я «припухаю» в гробу под этой фамилией.

— Так я и знал, — рассмеялся Амбал, — в ящике не покойник, а что-то другое. Иначе, зачем самолет угонять, а?

Вот тут-то до Сашки дошло.

Гниловатый у нас получился базар, — думал он, постепенно въезжая в тему. — Глянуть со стороны: я и есть, главный темнило. Если так же думает и Черкес, тогда все понятно. Никакой встречи не будет. Вот как на его месте поступил бы, к примеру, Кот? — а никак. Такие дела с кондачка не решаются

— Да ты не боись, — расщедрился Васька. Наверное, во время вспомнил, кто будет платить за выпивку. — Я ж тебе говорю, что построит чеченов дед. Для него это «тьфу!» Не такие дела поднимал, хошь расскажу?

— Ну!

— Ладно, потом как-нибудь. Слышь? пойдем-ка отсюда… эй, человек! — Будто о чем-то вспомнив, Амбал, вдруг, засуетился. Защелкал перстами, подзывая к столу халдея.

— Чего это ты? — удивился Мордан.

— Блядохода сегодня не будет, — озабоченно вымолвил Васька, — так что лучше… давай менять дислокацию.

— А что там у них, у блядей, за беда? Местком, или, может быть, медкомиссия? — как можно серьезней спросил Сашка.

Амбал шуток не понимал, и потому не замедлил с ответом:

— Да кто ж его знает, когда у них там медкомиссия? Не ходят они на концерты, мать иху так, для клиента слишком накладно.

— На какие концерты?

— Ты что, не читал афишу?

— А разве она была?

— Здрасьте! А справа от входа: «Выступает Сергей Захаров»?

— Он что, в ресторане петь будет? — изумился Мордан.

— За хорошие бабки? Не только споет — станцует. Рюмочку поднесешь — и выпьет с тобою на брудершафт. А почему бы не станцевать? — вход по билетам, триста рябчиков с рыла, не считая выпивки и закуски. Халдей говорил, что свободных мест уже нет: валом валит народ. Если, мол, захотите остаться, за билеты придется доплачивать. Тебе оно надо?

— Какие проблемы? — доплатим.

Сашка был равнодушен к эстраде, но уходить не хотелось. «Интурист держал свою марку. Здесь было прохладно и чисто, к столу подавали чешское пиво — самый натуральный «Праздрой». К тому же, Сергей Захаров...

Новый солист Ленинградского «Мюзик-холла» после первой же своей песни стал кумиром питерских баб. Все они, невзирая на возраст и сексуальные предпочтения, вместе и по отдельности, сразу сошли с ума. Даже одна из приверженец лесбийской любви (их было много в богемной среде, особенно на «Ленфильме»), во всеуслышание заявила: «Сережа — единственный в мире мужчина, которому я отдалась бы по первому требованию».

«Яблони в цвету» летели из всех транзисторов. Сестренка Наташка — и та туда же! Купила на школьные завтраки большую пластинку и крутила с утра до вечера. Под подушкой хранила фотографии и афиши. С боем рвалась на каждый вечерний концерт.

Векшин, как раз, собирался в командировку, и очень просил за сестрой присмотреть.

— Прямо не знаю, что делать, — жаловался он Сашке, — черт, а не ребенок, хоть наружку за ней выставляй! Успеваемость катится вниз. Ты представляешь, она пропускает уроки, и часами торчит у подъезда этого охламона!