Последний кит. В северных водах

Ему приносят пищу, воду и дозу лауданума, и адъюнкт меняет ему шину на ноге и вновь перебинтовывает ее. Самнер то проваливается в тяжелое забытье, то приходит в себя. До него доносится гул артиллерийской стрельбы и прерывистые крики раненых снизу. На город опускаются сумерки, когда проведать его приходит Корбин. Он приносит с собой керосиновую лампу и манильскую сигару. Они пожимают друг другу руки, и некоторое время Корбин смотрит на него с грустным сожалением, словно Самнер олицетворяет собой тщательно спланированный эксперимент, который вдруг окончился неудачей.

– Итак, остальные мертвы? – спрашивает главный хирург.

Самнер кивает.

– Нас застигли врасплох, – говорит он.

– Значит, вам повезло, что вы остались живы. – Корбин приподнимает одеяло и осматривает ногу Самнера.

– Рана чистая, да и перелом не слишком сложный. Пожалуй, на первых порах мне понадобится тросточка, но это ненадолго.

Корбин кивает и улыбается. Самнер выжидательно смотрит на него. Он полагает, что вот сейчас Корбин сделает ему предложение и пообещает достойное вознаграждение за перенесенные страдания.

– Вы наверняка уже решили, что и я погиб вместе с остальными, – говорит Самнер. – Особенно после того, как никто не вернулся.

– Действительно, – соглашается Корбин, – таково было общее мнение. – А потом, после небольшой заминки, главный хирург добавляет: – Разумеется, я рад, что мы ошиблись.

– Сокровище оказалось настоящим, но в доме, помимо него, прятались еще и Панди.

– Следовательно, вы прямиком угодили в западню. И сделали большую ошибку.

– Это была не западня, – возражает Самнер, – а несчастный случай. Никто и предположить не мог, что они окажутся внутри.

– Для хирурга оставить свой пост в такое время – серьезный проступок.

Взгляд Корбина обретает неожиданную твердость, и некоторое время он пристально рассматривает Самнера. Тот открывает рот, чтобы заговорить, но потом вовремя спохватывается.

– Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду, – говорит Корбин. – Разумеется, я рад тому, что вы остались живы, но ваше нынешнее положение отнюдь не назовешь безоблачным. Против вас, скорее всего, будут выдвинуты обвинения.

– Обвинения? – Самнер в растерянности спрашивает себя, уж не является ли происходящее частью какого-то грандиозного плана, который Корбин составил в его отсутствие. Некоей стратегии, которая должна принести им обоим взаимную выгоду.

– Обстоятельства не оставили мне выбора, – продолжает Корбин. – Наступление перешло в критическую стадию. И лишиться в такой момент сразу трех хирургов… – Он выразительно приподнимает брови и лениво выпускает в темноту столб серо-коричневого дыма.

Самнеру вдруг становится нечем дышать, и ему кажется, что земля уходит у него из-под ног.

– Если против меня будут выдвинуты обвинения, – говорит он, – то, полагаю, я смогу рассчитывать на вашу помощь, мистер Корбин.

Корбин хмурится и решительно качает головой.

– Едва ли я смогу чем-либо вам помочь, – небрежно отзывается он. – Суть дела ни у кого не вызывает сомнений.

– Я имею в виду ваш рапорт о вчерашнем дне, – уточняет Самнер. – Подробности того, что произошло. О мальчике и всем прочем.

Корбин опускает масляную лампу на приставной столик и принимается расхаживать взад и вперед в ногах кровати. Прежде чем ответить, он подходит к открытому окну и ненадолго задерживается подле него, словно высматривая гостя, который опаздывает к ужину.

– Вряд ли генерал станет утруждать себя ничего не значащими подробностями, – говорит наконец Корбин. – В то время когда вы были нужны здесь, вы предпочли отправиться на поиски сокровищ. Три человека погибли, а вы были тяжело ранены. Во время вашего отсутствия ваши раненые товарищи, среди которых были и офицеры, оставались без надлежащего лечения и ухода, причем зачастую страдали от сильной боли. Боюсь, это все, что ему нужно знать. Или все, что он захочет узнать.

– А вы, следовательно, рассчитываете, что я стану держать язык за зубами? И молча приму назначенное мне наказание? Но ведь меня, скорее всего, уволят.

– Я бы советовал вам не усугублять собственное и без того плачевное положение, только и всего. Впутав мое имя в эту историю, вы ничего не добьетесь, уверяю вас.

Воцаряется долгое молчание. Оба мужчины смотрят друг другу в глаза. Корбин сохраняет непреклонность и в то же время излучает спокойствие и уверенность в себе. Под флером воинской чопорности скрывается колоссальная и пренебрежительная самоуверенность, рожденная богатством и положением, ощущением того, что мир мягок и пластичен и что его можно приспособить к собственным желаниям.

У Самнера начинает болеть голова. Он чувствует, как в груди у него поднимается горькая волна гнева и собственного бессилия.

– Итак, за все мои беды и неприятности вы ничего мне не предлагаете?

– Я предлагаю вам совет, который состоит в том, что вы должны смириться с последствиями собственных поступков. Вам не повезло, согласен, но, с другой стороны, вы живы, а другие умерли, так что, пожалуй, вам есть за что быть благодарным.

– У меня по-прежнему остается сокровище, – напоминает ему Самнер.