Последний койот

— Она сейчас готовится выйти из Фронтеры[7]. По УДО. Я хотел тебя попросить, не сможешь ли ты написать им письмишко.

— Что, уже? Когда же это было-то? Года три-четыре назад?

— Почти пять. Я слышал, она за время отсидки стала ревностной христианкой и в следующем месяце идет на комиссию. Я напишу им письмо, но было бы хорошо, если бы было еще одно, от обвинителя.

— Не переживай, у меня в компьютере есть шаблон. Нужно только изменить имя и статью и добавить пару-тройку подробностей поотвратительнее. Там все в том духе, что преступление было настолько гнусным, что о досрочном освобождении думать слишком рано. Хорошее письмо. Я завтра отправлю. Обычно оно творит чудеса.

— Отлично. Спасибо.

— Знаешь, лучше бы они перестали выдавать этим бабам Библию. Они все как одна на комиссии начинают заливать про религию. Ты бывал когда-нибудь на заседании?

— Пару раз.

— Угу, достаточно посидеть там полдня, чтобы тебе захотелось выйти в окно. Меня как-то отправили во Фронтеру, когда на комиссию выходила одна из баб Мэнсона. Когда речь идет о ком-то, кто совершил настолько громкое преступление, посылают человека, а не письмо. Ну и в общем, я приехал туда и проторчал на этой комиссии черт знает сколько времени, дожидаясь, когда наконец пригласят мою красавицу. Этих баб перед моими глазами успело пройти штук десять. И скажу я тебе, все как одна цитировали Послания к Коринфянам, Откровение, Евангелие от Матфея, от Павла, от Иоанна, от черта лысого. И это работает! Все проходит как по маслу! Эти старые ослы из комиссии сидят, радостно развесив уши, и кивают. Принимают все за чистую монету. Ну, конечно, приятно же, когда перед тобой пресмыкается столько баб сразу! Ладно, Гарри, если я сейчас заведусь окончательно, то уже не успокоюсь. А все ты со своими вопросами!

— Ну прости.

— Ладно, ничего страшного. Что еще у тебя новенького? Что-то я в последнее время не видел тебя в конторе. Что там с делами, есть что-нибудь на передачу в суд?

Этого-то вопроса Босх от Гоффа и дожидался, чтобы как бы невзначай перевести разговор на Арно Конклина.

— Да пока ничего. Все, что есть, еще в процессе. Да, кстати, ты, случайно, не знал Арно Конклина?

— Арно Конклина? Знал, конечно. Он принимал меня на работу. А с чего ты вдруг про него спрашиваешь?

— Да так просто. Просматривал тут на досуге давнишние дела — хотел освободить место в одном из шкафчиков и наткнулся на старые вырезки из газет. Завалялись в дальнем углу. Среди них обнаружилось несколько заметок про Конклина, и я подумал про тебя. Что ты, должно быть, как раз примерно тогда и начинал.

— Да, Арно старался быть хорошим человеком. Конечно, заносился немного, как на мой взгляд, но в общем и целом он был приличным человеком. В особенности учитывая, что он пытался быть одновременно политиком и юристом.

Гофф засмеялся над собственной остротой, но Босх молчал. Гофф употребил прошедшее время. Босх почувствовал, как в груди у него что-то скрутилось в тугой узел, и лишь тогда понял, насколько сильной может быть жажда мести.

— Он что, уже умер?

Босх закрыл глаза, надеясь, что Гофф не обратит внимания на напряженные нотки, которые против воли прозвучали в его голосе.

— О нет, он жив. Я сказал «был», потому что имел в виду те времена, когда я его знал. Тогда он был хорошим человеком.

— Он до сих пор где-нибудь практикует?

— Ну что ты. Он уже глубокий старик. Давным-давно на пенсии. Раз в год его прикатывают на ежегодный прокурорский банкет. Он лично вручает Приз Арно Конклина.

— Это еще что за зверь?

— Деревяшка с латунной табличкой, которую получает лучший административный прокурорский работник года, если ты можешь себе такое представить. Это его наследие — ежегодная награда так называемому прокурору, который за весь год ни разу не появился в зале суда. Она всегда достается одному из начальников подразделений. Я не знаю, как они решают, кому именно. Видимо, ее получает тот или та из них, которому за год удалось глубже других засесть у окружного прокурора в печенках.

Босх засмеялся. Острота была не такой уж и забавной, но он испытал облегчение, узнав, что Конклин все еще жив.

— Это не смешно, Босх. Это грустно. Административный прокурор. Кто вообще слышал про нечто подобное? Это же просто оксюморон какой-то. Как у Эндрю с его сценариями. Он общается с людьми с киностудии, которые именуют себя — вдумайся только! — художественными руководителями! Нет уж, милый мой, так не бывает: или ты художник, или ты руководитель. Ну вот, Босх, я снова завелся.

Босх знал, что Гофф с Эндрю на двоих снимают квартиру, но лично с ним знаком не был.

— Прости, Роджер. Слушай, ты сказал, что его прикатывают. Это в каком смысле?

— Это Арно-то? В самом прямом. Он в инвалидной коляске. Я же тебе говорил, он уже глубокий старик. Насколько мне известно, он живет в доме престарелых в Ла-Бреа-Парке. В элитном, с полным пансионом. Я все хочу как-нибудь к нему заехать, поблагодарить за то, что тогда взял меня на работу. Кто знает, вдруг мне удастся замолвить словечко, чтобы меня тоже наградили этой колобашкой.