— Мона, позвольте мне кое-что вам объяснить. Я расследую убийства. Как и вы, я работаю на город. У меня появились новые зацепки в старом нераскрытом деле об убийстве, которым я занимаюсь. Мне необходимо связаться с полицейскими, которые изначально вели это дело. Речь идет о событиях тридцатилетней давности. Была убита женщина. Я не могу найти двух детективов, которым было изначально поручено это дело, и в отделе кадров послали меня сюда, к вам. Мне нужны адреса, на которые отправляются пенсии. Вы поможете мне или нет?
— Детектив… как вы сказали — Борщ?
— Босх.
— Детектив Босх, а теперь позвольте мне кое-что объяснить вам. Если вы работаете на город, это еще не дает вам права доступа к конфиденциальным данным. Я тоже работаю на город, но не заявляюсь в Паркер-центр и не требую показать мне то и се. Люди имеют право на защиту их частной жизни. Единственное, что я могу вам предложить, это вот какой вариант. Если вы назовете мне фамилии этих ваших полицейских, я отправлю каждому из них письмо с просьбой связаться с вами. Таким образом вы получите нужную вам информацию, а я сохраню конфиденциальность личных данных. Устроит вас такой вариант? Письма будут отправлены сегодня же. Это я вам гарантирую.
Она улыбнулась, но такой насквозь фальшивой улыбки Босх не видел уже давно.
— Нет, дорогая Мона, такой вариант меня совершенно не устроит. Должен сказать, что я крайне разочарован.
— Ничем не могу помочь.
— Еще как можете.
— Мне надо работать, детектив. Хотите, чтобы я отправила письма, назовите имена. Не хотите — не надо.
Босх кивнул и, примостив на коленях портфель, который все это время стоял на полу, громко щелкнул застежками. От неожиданности женщина вздрогнула. Босх достал телефон и, набрав свой домашний номер, подождал, пока включится автоответчик.
— Что вы делаете? — раздраженным тоном спросила Мона.
Босх вскинул ладонь, призывая ее помолчать.
— Да, можете соединить меня с Уайти Спрингером? — произнес он в трубку, украдкой наблюдая за ее реакцией.
Это имя явно было ей знакомо. Спрингер был колумнистом «Таймс», освещавшим деятельность городской администрации. Его коронной темой были истории о разнообразных бюрократических ужасах. Маленький человек против системы. Как правило, чиновникам удавалось организовывать горожанам такие ужасы абсолютно безнаказанно благодаря программе защиты государственных служащих, но политики почитывали колонку Спрингера, а когда речь заходила о почетных должностях, переводах и повышениях по службе, их мнение могло обладать в городской администрации серьезным весом. Какой-нибудь бюрократ, ославленный Спрингером в газете, мог благополучно остаться при своей должности, но никогда больше не получить повышения, равно как ничто не мешало ему стать объектом бесконечных служебных проверок или пристального наблюдения со стороны инспектора. Словом, Спрингеру на язык лучше было не попадаться. Это было известно всем, включая Мону.
— Да, хорошо, я подожду, — сказал Босх в трубку.
Потом бросил, обращаясь к Моне:
— Это ему понравится. Полицейский, пытающийся раскрыть убийство, семья жертвы, тридцать три года дожидающаяся ответа на вопрос, кто ее убил, и бюрократка, которая сидит у себя в кабинете, попивая фруктовый пунш, и отказывается выдавать адреса, которые ему нужны, чтобы поговорить с другими полицейскими, которые расследовали это дело. Я, конечно, не газетчик, но, думаю, на колонку это потянет. Уайти будет просто в восторге. А вы как думаете?
Он улыбнулся, глядя, как лицо толстухи наливается краской, становясь практически того же цвета, что и фруктовый пунш у нее в бутылке. Он не сомневался, что этот фокус сработает.
— Так, вешайте трубку, — сказала она.
— Что? С чего бы это?
— ВЕШАЙТЕ ТРУБКУ! Вешайте трубку, и вы получите свою информацию.
Босх захлопнул крышечку телефона.
— Диктуйте имена.
Босх продиктовал ей имена, и она, мрачнее тучи, поднялась и без единого слова вышла из-за стола. Учитывая ее габариты и тесноту, это было нетривиальной задачей, однако же она справилась с этим маневром с грациозностью балерины, достигнутой, видимо, постоянной практикой.
— Сколько времени это займет? — поинтересовался он.
— Сколько нужно, столько и займет, — огрызнулась она, уже у двери вновь до некоторой степени обретя свой чиновничий апломб.
— Нет, Мона, у вас ровно десять минут. И ни секундой более. Если не уложитесь, назад можете не возвращаться, потому что вас тут с распростертыми объятиями будет встречать наш общий друг Уайти.
Толстуха остановилась и пробуравила его взглядом. Он подмигнул ей в ответ.
Как только за ней закрылась дверь, он поднялся и, обойдя стол, придвинул его на пару дюймов ближе к противоположной стене, чтобы посмотреть, как она будет протискиваться обратно к своему стулу.
Вернулась она семь минут спустя с листком бумаги в руке, но Босх сразу понял, что адресов ему не видать. На ее лице было написано торжество. Ему вспомнилась женщина, которую не так давно судили за то, что отрезала мужу пенис. Должно быть, у нее в тот момент было в точности такое же выражение лица.