Последний Конунг

Вероятность отравления обсуждалась в караульне с момента смерти императора, и некоторые из нас заходили так далеко, что спорили, был ли тот яд, которым травили Романа, чемерицей или чем-то другим. Но расследовать такую возможность – не наше дело, ибо нашей обязанностью было оборонять его от прямого нападения, скажем, загородить щитом или отвести удар секирой, а не от незаметного смертельного яда в пище или питье. На эту работу басилевс нанимал тех, кто пробовал его пищу, хотя их могли подкупить, чтобы они только притворялись, и любой сообразительный убийца постарался бы достать медленно действующий яд, чтобы его действие нельзя было обнаружить, пока не станет слишком поздно.

Однако другое предположение юноши – что меня отозвали, чтобы Роман остался без охраны, меня встревожило.

Если так оно и было, значит, хранитель чернильницы определенно замешан в смерти басилевса, а возможно, и попечитель сирот, орфанотроп, тоже. Я вспомнил, как он пытался послать меня с пергаментом к логофету финансов. Это задержало бы меня еще дольше. От мысли о том, что я мог быть обманом вовлечен в смерть басилевса, по спине у меня пробежал холодок. Мне грозила настоящая опасность. Всякого гвардейца, коль скоро обнаруживалось, что он небрежно отнесся к охране басилевса, казнил начальник его отряда, обычно – прилюдным отсечением головы. Больше того, коль Романа на самом деле убили, то я стал возможным свидетелем, а это означает, что преступники постараются меня уничтожить. Любой из них, даже не столь могущественный, как орфанотроп, легко мог велеть убить меня, к примеру, в драке в таверне.

Тут мне стало страшно.

– Кажется, священники запели, – прервал мои размышления Пселл, тоже как-то встревоженно. Возможно, понял, что зашел слишком далеко в своих предположениях и ведет почти преступные речи. – Наверное, открывают двери Айя-Софии, сейчас появится наш новый басилевс. Мне пора отпустить тебя. Спасибо за сведения. Ты очень помог мне.

И он растворился в толпе.

Мы заняли свое место, окружив Михаила Четвертого, а он сидел на великолепном гнедом скакуне, одном из лучших в королевских конюшнях. Я вспомнил, что Роман слыл великим ценителем лошадей и выстроил замечательный конный завод, хотя сам был слишком хвор, чтобы наслаждаться верховой ездой. Теперь мне пришлось согласиться, что молодой Михаил, хотя и происходил из плебейской семьи, выглядит в седле воистину по-царски. Возможно, именно это и разглядела в нем Зоэ с самого начала. Хафдан рассказывал мне, что стоял в карауле, когда Зоэ впервые встретила своего будущего любовника.

– Только полный болван мог не заметить, как она на него смотрит. Она не могла оторвать от него взгляд. Орфанотроп представил его. Он привел Михаила в императорскую приемную и подвел его прямиком к двойному трону. Старый Роман был довольно любезен, но Зоэ смотрела на молодого человека так, словно хотела тут же его съесть. Он был хорош, это правда, свежее лицо, румяные щеки, и краснел он, как девушка. Уверен, что орфанотроп знал, что делает. Сам же все и устроил.

– Неужели все видели, а Роман даже не заметил? – спросил я.

– А старик тогда почти и не смотрел на императрицу. Куда угодно, только не на нее. Как будто само ее присутствие причиняло ему боль.

Я размышлял об этом разговоре на обратном пути в Большой Дворец. Мы вошли в обширный внутренний двор, и ворота за нами затворились. Наш новый басилевс спешился, подождал, пока придворные и чиновники строились в два ряда, а потом прошел между ними под рукоплескания ликующей свиты прямо во дворец. Я отметил, что басилевс не воспользовался охраной, и это казалось весьма необычным. Еще более странным было то, что придворные, нарушив строй, едва ли не толпой поспешили во дворец вслед за басилевсом. И Хафдан, к моему удивлению, припустился за ними, вопреки всем установлениям. То же сделали и другие гвардейцы, тогда и я стал проталкиваться и протискиваться вперед – все мы уподобились толпе зрителей, выходящих с конного ристалища по окончании состязаний.

Творилось что-то невообразимое. Вся казенная чопорность и щепетильность придворной жизни вдруг исчезла. Толпа министров, придворных, советников, даже священников – все ввалились в большой Триклиний. Там на возвышении сидел наш новый молодой император и улыбался нам. По обе стороны стояли два раба с сундучками в руках. Вот одни раб поднял свой сундучок, и поток золотых монет полился на колени императора. Михаил схватил полную горсть монет и швырнул их высоко в воздух над толпой. Я разинул рот от удивления. Сверкающий ливень золотых монет, каждая ценой в шестимесячное жалованье работника, пролился в протянутые руки. Немногие были пойманы налету, но большая часть упала на мраморный пол с отчетливым звоном. Люди ползали, подбирая монеты, а тем временем император зачерпнул с коленей еще горсть, и вновь золотой дождь пал на головы. Тут-то я понял, почему Хафдан, нарушив все уставы, ринулся вперед. Начальник моего отряда пробился туда, где золотая дуга была самой густой, и ловил золотую добычу.