Последний корабль в Бессмертные Земли

Сердце Тланты — материализатор, машина исполнения желаний. Не все желания исполнимы в принципе, и ещё меньше тех, что исполнимы в реале. Однако желание Фионны Кассителнирры не очень сложно. Она пойдёт к Вэону и всё объяснит. Да, она будет ему верной женой, если он того пожелает. Или любовницей, если не пожелает. После того, что сотворили с ней эти твари… Ей всё равно. Он должен понять. Он поможет.

И даже если нет, того же самого можно добиться в обход. Не зря она в высшей школе увлекалась генетикой. Конечно, с материализатором проще и немного быстрее… Когда на благословенном острове размножились вдруг москиты, неизвестно откуда и как занесённые, Сердце Тланты решило вопрос в две недели. Материализатор действует на молекулярном уровне, и не особо сложно нарушить размножение какого-либо вида живых организмов. Тонко и избирательно, не затрагивая других. Во всяком случае, задача с москитами была решена весьма изящно. Ни одна личинка не превратилась во взрослое насекомое, до конца своей короткой жизни оставшись красным водяным червячком. Две недели — срок жизни москита, и через две недели никого из кровососов не осталось…

Да, с помощью материализатора задача Фионны решится легче и быстрей, но куда ей торопиться? Вирус сделает то же самое. Уж это-то она сможет, в случае чего.

Перед глазами возникла картина — несколько мохнорылых испуганно озираются в камере лабораторного вивария. А вот они уже воют, растянутые в станках, и прозрачная жидкость из шприца переливается в их тела. А вот они же улепётывают, радуясь непонятному спасению. Не зная, что это вовсе не спасение…

Кашель и насморк проходят быстро, как и озноб. Говорящие обезьяны продолжают жить и радоваться своим обезьяним страстишкам…

А вирус идёт всё дальше и дальше, передаваясь по воде, воздуху, с пищей, комарами и блохами. Это будет очень хороший вирус — медленный и неотвратимый. Нет, не будет никакой жуткой эпидемии, с волдырями и трупными пятнами на ещё дёргающихся телах — от самой свирепой эпидемии непременно ускользнут хоть несколько хомо, и всё начнётся сначала. Просто женщины перестанут рожать.

Мохнорылые живут не так уж долго. Через шестьдесят, ну пусть семьдесят лет последних сморщенных стариков ждёт голодная смерть в пустых, мёртвых домах.

Девушка встретилась глазами с пиратом, рассказывавшим, очевидно, какую-то смешную на взгляд мохнорылых историю, и улыбнулась. Не знаю, как пророчество, но это дело Фионна Кассителнирра исполнит обязательно.

— Кха…кхм… — поперхнулся пират. — Ну и глазищи у этой остроухой, ребята. Аж страшно.

…

— Скажи, почтенная, это здесь сдаются комнаты?

Толстая старуха, одетая в красное платье явно не первой свежести с обширным пятном на подоле оглядела претендента на постой с ног до головы. Явно приезжий, судя по выговору, а по костюму сразу и не разобрать — то ли архонский торговец, то ли мелкий купец с северных предгорий… На гостя из далёкой Хаара-Па не похож, и на сидоммского прохвоста тоже… Может, болотник с низовий Двуречья, пожаловавший на камышовой ладье? Хотя нет, те полуголые ходят.

— Здесь. Но должна предупредить, у нас тут приличный район, не то, что в Гундо. Я беру дорого.

— Я думаю, договоримся, — улыбнулся мужчина, встряхнув заплечную суму. Взгляд старухи подобрел.

— Пойдём, уважаемый.

Крутая деревянная лестница, огороженная перилами с незатейливой резьбой, выдававшей деревенское происхождение мастера, вела на второй этаж. Охая и вздыхая, хозяйка поднималась по скрипучим ступенькам, звеня ключами.

— Раньше-то у нас тут было самое лучшее заведение, мой господин, внизу лавка с товаром, харчевня, в подвале прачки стирали… Да вот помер мой муж, а старший сын ушёл за товаром в Двуречье, и пропал…

Мужчина, поднимаясь следом, учтиво кивал, делая вид, что очень озабочен судьбой хозяйки.

— … Средний, чтоб он провалился, всю душу мне выел, пьёт и пьёт, зараза… А младшенький помер, как десять годков стукнуло… От живота помер… Была ещё дочечка у меня, да ту украли злодеи, небось, продали сидоммским людоедам…

Старуха всхлипнула, расчувствовавшись, и приезжий сообразно моменту горестно вздохнул. Сколько их, таких несчастных — вот была жизнь, в довольстве и достатке, муж, дети… а вот уже и нет никого. Остался этот дом, пустая скорлупа, полная тоски…

Всех не утешишь.

— Вот, гляди, мой господин, — старуха справилась наконец с замком, врезанным в добротную деревянную дверь. — Нравится?

Постоялец прошёлся по комнате, выглянул в окно.

— Тут небось ослы спозаранку орут.

— А где они не орут? — обиделась старуха.

— И солнца не видно, одна глухая стена дома напротив.

— Так, это… — хозяйка почесалась под мышкой, — деловому человеку видами из окна любоваться некогда…

— А я люблю простор, — улыбнулся гость, — и чтобы небо над головой. Привык.

— Тогда пойдём выше, мой господин. Там есть и простор, и небо над головой.