Последний король французов. Часть вторая

Еще 4 октября Палата пэров, взявшая на себе функции суда, приказала перевести бывших министров в Малый Люксембургский дворец и назначила открытие судебных прений на 15 декабря.

Король, поменяв состав правительства, достиг своей цели, заключавшейся в спасении бывших министров; Палата пэров и так была в его руках. В новом министерстве он располагал Лаффитом, своим другом; Себастьяни и Монталиве, своими приверженцами; Жераром и Мезоном, своими угодниками; что же касается г-на Мерилу, то завоевать его оказалось нетрудно; оставались Дюпон (из Эра), который должен был сделать то, что сделает Лафайет, и Лафайет, ставший изгнанником по вине г-на де Полиньяка и намеревавшийся отомстить ему на свой лад — спасти его голову.

Однако в промежутке времени, отделявшем начало судебного процесса от формирования нового министерства, г-н Лаффит получил от руки человека, которого он сделал королем, первую рану, тем более болезненную, что она была совершенно неожиданной.

L

По-видимому, встряска, которую Франция испытала от падения правительства Карла X, в действительности была намного глубже, чем это казалось на поверхности, ибо банкротства следовали одно за другим, доверие к самым солидным банкирским домам пошатнулось и даже г-н Лаффит начал опасаться, что, бросившись в революцию, по его словам, телом и добром, он сохранит, возможно, тело, но подвергнет сильной опасности добро.

Понимая, что его коммерческие дела вскоре окажутся в затруднительном положении, г-н Лаффит предложил купить принадлежавший ему Бретёйский лес королю, и король согласился на это предложение; но, для того чтобы продажа осталась в глубокой тайне, между ними было условлено, что купчую они составят в простой письменной форме и она не будет зарегистрирована.

Так что г-н Лаффит был весьма удивлен, когда утром 18 ноября получил от короля следующее письмо:

«Дорогой господин Лаффит!

По словам одного нашего общего друга, о котором я не скажу Вам ничего более, Вы должны знать, почему, воспользовавшись отсутствием г-на Жаме,[1] которому секрет покупки был доверен не мной, а Вами, я в максимально возможной тайне зарегистрировал купчую, составленную нами в простой письменной форме.

Любящий Вас

ЛУИ ФИЛИПП».

Это письмо, не вполне понятное читателю, было понятно г-ну Лаффиту нисколько не больше. Что это за общий друг, которого король не назвал? И почему король воспользовался отсутствием г-на Жаме, чтобы сделать то, что он обязался не делать?

Лишь одно обстоятельство было ясным, определенным и неоспоримым: купчая, составленная в простой письменной форме, была зарегистрирована в максимально возможной тайне.

Но все знают, что такое тайна регистрации, особенно когда речь идет о покупке ценой в восемь или десять миллионов.

Это явилось страшным ударом, нанесенным деловой репутации г-на Лаффита, и первой благодарностью Луи Филиппа тому, кто сделал его королем.

Но разве не нужно было Луи Филиппу уничтожить одного за другим тех, кто возвел его на престол?

Господин Лаффит имел очень простую возможность отомстить королю: ему нужно было лишь подать в отставку, что повлекло бы за собой уход Дюпона (из Эра) из состава министерства, уход Лафайета с поста командующего национальной гвардией и уход Одилона Барро с должности префекта департамента Сена.

Он оставил бы тогда Луи Филиппа беспомощным и безоружным перед лицом народного озлобления, вызванного судом над бывшими министрами.

Однако у него достало великодушия не делать этого, и, скрывая свои опасения за будущее, опасения, как доказало будущее, вполне обоснованные, он упрятал эту кровоточащую обиду в самых дальних глубинах своей души.

В итоге г-н Лаффит решил, что он и его друзья, Дюпон (из Эра), Лафайет и Одилон Барро, окажут содействие королю в ходе суда над бывшими министрами, грозившего стать камнем преткновения, о который после пяти месяцев своего существования могла споткнуться Июльская монархия.

Бороться предстояло против трех партий:

легитимистской,

бонапартистской,

республиканской.

Легитимистской партии, как все знали и как все увидели, когда дело коснулось того, чтобы защищать Карла X, особой опасности не представляла. Впрочем, определенную значимость придавало этой партии ее богатство, но во время народных волнений богатства могли подвергнуться опасности: разве не кричали все во всеуслышание, что если бы Июльская революция продлилась четыре дня, а не три, то на четвертый день народ принялся бы грабить?

Бедный народ! Мало того что его лишили плодов победы, его еще и оклеветали!