— Но неужели у меня недостаточно чистая, здоровая натура, чтобы я могла противостоять любой нравственной заразе, сэр Эдвин? Скажите мне откровенно! Если во мне нет этой добродетели, значит, во мне нет вообще ничего хорошего, потому что у меня ведь много других недостатков!
— Нет, государыня, вы — чистейшая из женщин, олицетворение всего, что заставляет мужчину падать ниц перед нею! — пламенно ответил я, припадая на одно колено и почтительно целуя руку Мэри. — Но… осторожность нужна и вам!
Как показало будущее, я был прав в своих опасениях. Однако мне не пришлось присутствовать при дальнейшем течении этой истории, не считая разве её развязки. Действительно, вскоре я и Джейн получили разрешение вернуться в Англию и сейчас же принялись за сборы.
На прощание Мэри вручила мне письмо к Брендону. Размеры и вес этого послания заставили меня воскликнуть:
— Ваше Величество, не лучше или будет мне заказать для этого маленького письмеца специальный сундук?
Смеясь сквозь слёзы, королева ответила:
— Я знаю человека, которому это письмо ни в коем случае не покажется слишком длинным! До свидания, друзья!
Так мы расстались с Мэри, с прекрасной, очаровательной, грациозной королевой-девственницей, оставив её среди чужих с одной только англичанкой — маленькой семилетней девочкой — Анной Болейн!
Глава XXI. Письма королевы
По возвращении в Англию я оставил Джейн в Саффолке, у её дяди лорда Болингброка, потому что решил по возможности не показывать своей жёнушки королю Генриху. Затем отправился в Лондон с двоякой целью: повидать Брендона и подать в отставку от своего придворного звания.
Когда я сообщил королю о своей женитьбе, он пришёл в сильную ярость из-за того, что мы не позаботились спросить его согласия. По счастью, у Джейн не было ни поместий, ни состояния, так как и то и другое было украдено у неё ещё в детстве отцом Генриха; поэтому королю только и осталось, что отвести душу ворчанием и бранью. Затем я попросил уволить меня от исполнения придворных обязанностей. Генрих согласился не сразу, но я настоял на своём и ушёл от него с лёгким сердцем.
Затем я оправился к Брендону и застал его в нашем старом помещении. Как начальник королевской гвардии и друг короля, он мог располагать несравненно более роскошными и удобными апартаментами, но предпочёл оставаться там, где протекала весна его любви.
Брендон был очень рад видеть меня и ещё более рад внушительному письму от Мэри. В этом письме Мэри сообщала между прочим, что дофин Франции, герцог Валуа, смертельно влюбился в неё и преследует её своей любовью. Пока старый король жив, ей, Мэри, ничто не может грозить, тем более что герцог Франциск Валуа женат на дочери короля Клавдии; но со смертью Людовика дело может принять более опасный оборот. Поэтому Брендон должен быть готов в любой момент, по первому знаку Мэри, поспешить к ней на выручку; от его поспешности может зависеть вся дальнейшая судьба их обоих.
Это письмо я вручил приблизительно в середине декабря, а уже через две недели прибыл гонец из Парижа, привёзший следующее послание Мэри:
Едва ли нужно прибавлять, что мы с Брендоном немедленно кинулись в Париж. Под предлогом желания навестить меня Чарльз приехал в Ипсвич, а оттуда мы отправились под парусами.
Король Людовик умер ещё раньше того, как послание Мэри прибыло в Лондон. Он скончался под Новый год. Когда мы прибыли в Париж, на троне восседал уже Франциск I. Все мои дурные предположения всецело оправдались. Не успел старый король закрыть глаза, как молодой явился к Мэри с объяснениями в любви. Он предлагал через три дня после смерти Людовика развестись с Клавдией и сделать Мэри своей королевой.
Каково же было его изумление, когда Мэри решительно отклонила это лестное предложение.
— Да понимаете ли вы сами, от чего вы отказываетесь, — крикнул он. — Я хочу сделать вас королевой над пятнадцатью миллионами славнейших на земле подданных, а вы собираетесь отклонить такой подарок.