Последний Кот в сапогах.Повесть о дружбе и спасении в блокадном городе

Рая стала важной персоной. Она получила власть над жизнями, казнила и миловала в своем царстве еды. И, конечно, она не голодала. Соседка тайком выбрасывала банки из-под сгущенки. Однажды Таня нашла такую банку. На ее стенках остались сладкие разводы, и на донышке скопилось несколько белых густых капель. Как можно было выбросить такое сокровище? Налив в банку кипяток, мама и Таня и по очереди пили восхитительный напиток.

К Рае приходили гости — из комнаты были слышны фокстрот, звон посуды и уверенные голоса сытых людей. Танцуя и пируя, они прекрасно осознавали, что за стенкой сидят голодные соседи.

Рае приглянулся фотоальбом Богдановичей: бархатный, с фамильными вензелями и медной застежкой, он был украшен уголками с изображениями драконов. Она вырвала из него фотографии серьезных дам и бравых военных, чтобы вместо них вставить лица своей родни и, конечно, собственное лицо с накрашенными бантиком губами и вытаращенными глазами.

Ее родители и бабушки с дедушками были простыми людьми, их фотографии были самыми обычными. Но мятые платья, хмурые лица и грубые руки нелепо смотрелись в вычурном дворянском альбоме. Рая даже не догадывалась, что сделала из своих близких посмешище. И как только Ксения Кирилловна согласилась отдать альбом?

Настал день, когда планы Раисы стали явными. Старушка по-прежнему лежала в своей кровати, почти не видная в куче тряпья и одеял — лишь были заметны ее острый нос и седая прядочка, торчавшая из-под грязного кружевного капора. Она с ужасом наблюдала за своим книжным шкафом, который раскачивался из стороны в сторону. Стекла дребезжали в его фигурных дверцах. Двое мужчин, их привела Рая, пытались сдвинуть шкаф с места. Но он даже без книг оставался тяжелым.

Рая суетилась рядом, переживая, как бы чего не поцарапали и не побили. Ведь это в ее комнату переезжали вещи Богдановичей. Но мебель не желала покидать свою настоящую хозяйку. Большие напольные часы, высотой с человеческий рост, недовольно стонали и дребезжали, когда мужчины их переворачивали.

С зеркалом в металлических завитушках и столиком им тоже пришлось повозиться, отрывая их от стены. Письменный стол, тот вообще отказался пролезать в Райкину дверь. Он так упирался в дверной проем своими широкими, похожими на колонны ножками, что похитители сдались и оставили его в прихожей рядом с Обиженным Сундуком. Только стулья с лебедями были перенесены без особых трудностей — так же, как и разрисованный кораблями и башенками экран для камина.

Пока мужчины пыхтели с мебелью, Рая перетаскивала к себе мелочи и напоминала сороку, ворующую блестящие предметы. В ее руках, сменяя друг друга, оказывалось пасхальное эмалированное яйцо, поднос с кофейными принадлежностями, «бисквитная» скульптурка, хрустальная печатка, серебряный свисток, в котором прятался карандаш, бронзовая фигурка сфинкса на подставке, фамильный медный гонг.

— Дин г… Бум-м-м…

Это гонг торжественно попрощался с Ксенией Кирилловной.

Мама и Манана вышли из своих комнат.

— Чужое брать нехорошо, ни при каких обстоятельствах, — строго сказала Рае мама.

— Что?? Да она мне все сама разрешила взять после ее смерти! — возмутилась Райка.

Неужели Ксения Кирилловна умерла?

Старушка лежала, уставившись невидящим взглядом в потолок, и силилась что-то произнести. Мама склонилась над умирающей.

— Воры…

Это были последние слова Ксении Кирилловны.

* * *

«Здравствуй, дорогой папочка!

Поздравляю тебя с наступившим 1942 годом! Как ты встретил его? Мы отпраздновали втроем: Мама, я и Рыжик. Ели картошку и варенье. Я нарядила маленькую елку.

У нас все хорошо. Перед Новым годом повысили нормы хлеба, теперь мы получаем по 200 граммов. Я больше не учусь, зато помогаю маме и много рисую Колиными красками.

Папочка, я желаю тебе быть здоровым. Пусть твои глаза будут зоркими, руки и ноги крепкими, чтобы ты мог стрелять в фашистов без промаха. А их пули пусть летят мимо тебя.

Целую крепко. Пиши мне. Твоя дочка Таня.

А это Рыжик лапу приложил».

Рыжик — с подпаленными от печки боками, с наполовину черным глазом — крался вдоль стены. У него шла своя война, которую он объявил Буке и ее потомству.