Последний крестовый поход

Кантакузен, суровый, немолодой уже полководец, учитель и правая рука Константина, прохаживался вдоль колонн и довольно громко пытался что-то объяснить присутствующим. Неподалеку за большим овальным столом, облокотившись на спинку стула и заложив руки за голову, с откровенно скучающим видом сидел Алексей Ласкарис. Он был намного моложе Иоанна и с трудом переносил длинные монологи последнего, хотя и преклонялся перед заслуженным авторитетом знаменитого соратника. Константин, деспот Мореи, наблюдал за беседой, восседая на своем троне, украшенном тончайшей резьбой и драгоценными камнями.

Едва мы с Далматасом переступили порог, все взгляды сразу же устремились в нашу сторону. Иоанн Кантакузен прекратил свою речь, а Константин приподнялся со своего трона и, улыбаясь, направился ко мне.

– Наконец-то ты прибыл! – произнес он, обнимая меня за плечи. – Я уже начал волноваться, не постигло ли тебя в пути несчастье. Ты же знаешь, в морях сейчас крайне неспокойно.

– На суше дела обстоят не лучше, господин, – ответил я, решив не раскрывать подробности утреннего происшествия. – Каждый, кто покидает столицу, будь то купец или обычный путник, рискует потерять в дороге не только свое имущество, но и жизнь.

– К сожалению, это так, – печально вздохнул деспот. – Престиж императорской власти падает на глазах, и дальше будет только хуже.

Константин покачал головой, будто отгоняя дурное видение.

– Нет, Георгий, хватит оглядываться в прошлое! – торжественно продекламировал он. – Наша империя – это прогнившее старое здание, чей век давно позади и которое уже нельзя починить. Я собираюсь выстроить новое могучее и великое государство, начало которому будет положено здесь, в Мистре!

Я был рад видеть своего господина в столь бодром состоянии духа.

И все же как сильно он отличался от своих братьев! Слова Константина всегда находили дорогу к сердцам людей, а его непреклонный, пылкий оптимизм заражал окружающих и заставлял каждого поверить в свои силы.

Впрочем, сама атмосфера Мистры, казалось, не позволяла мыслить о дурном. После удушающей столичной меланхолии бьющая ключом жизнь этого города стала для меня глотком свежего воздуха. Я словно вырвался из мрачного, сырого подземелья навстречу яркому солнцу и просыпающейся весне.

Видимо, Константин испытывал те же самые чувства, и поэтому совсем неудивительно, что именно этот город стал отправной точкой всех его дальнейших завоеваний.

– Пойдем, Георгий, сейчас ты все увидишь сам!

Он подвел меня к огромной слегка пожелтевшей карте, расстеленной по столу, словно скатерть, и принялся водить по ней пальцем.

– Я восстановил укрепления на Коринфском перешейке, и сейчас мои войска контролируют единственную дорогу на полуостров, – сказал Константин, указывая на узенькую полоску суши, соединяющую Пелопоннес с Балканами. Могу обрадовать еще тем, что почти весь полуостров объединился под моими знаменами, и уже через месяц моя армия будет готова.

– Простите, повелитель, но вы сказали почти?

– Верно, – кивнул Константин. – Осталось заручиться поддержкой нескольких крепостей на севере и, самое главное, заставить Патры прислать войска. Я знаю, что ты имеешь большое влияние на местных архонтов, и хочу поручить эту миссию тебе.

Я посмотрел в глаза Константина. Неужели он забыл, что именно связывает меня с этим городом? Или, наоборот, помнит слишком хорошо?

– О Патрах у меня сохранилось много воспоминаний, – медленно проговорил я, не сводя с деспота пристального взгляда. – Жаль, не самых приятных.

Константин молча кивнул, показывая всем своим видом, что он не забыл. Из всех, кто находился в комнате, лишь он один мог понять, о чем я говорю.

Пятнадцать лет назад Константин осадил Патры, желая вырвать этот город из рук латинян. Битва была ожесточенной и кровопролитной, но Константин каждый раз лично вел людей на штурм, вдохновляя их своим примером. Во время одной из таких атак метко пущенная стрела пронзила шею лошади Константина, так что она сразу же упала замертво. Заметив это, осажденные кинулись на раненого предводителя ромеев, желая пленить или уничтожить своего главного врага, однако я успел усадить Константина на своего скакуна и отправить в лагерь. Самому же мне, впрочем, спастись не удалось, и после жестокого избиения меня оттащили в город и бросили в темницу. Почти два месяца я провел в страшном и сыром подземелье, наполненном мышами и насекомыми. Еды мне почти не давали, так как в самом городе царил страшный голод.