Последний крик

Окна были открыты и, конечно, ветер свалил лианы на твое кресло. Но ты был убежден, что растения на тебя набросились. «Это джунгли! Джунгли!» — кричал ты. А мама притворилась, что на самом деле обиделась. Ты ведь знаешь, как она любила свои растения. Ей нравилось их подвязывать, поливать, подрезать. Думаю, это ее успокаивало. Время, которое она проводила с растениями, было самое мирное время дня — тебе не кажется?

После этого мама и я смеялись каждый раз, когда ты заходил на террасу и садился в это кресло. Нам стоило только вспомнить, как лианы напали на тебя, и мы каждый раз начинали смеяться.

— Конечно, после смерти мамы… — голос Дайдры дрогнул. — Конечно, я понимаю, у тебя не было времени следить за растениями. Я понимаю, почему их не стало. Думаю, что они слишком напоминали тебе о маме, да, пап? Но меня это печалит. Мне грустно выходить на террасу и не видеть красивых зеленых растений. Кажется, что какая — то часть жизни ушла из нашего дома.

Понимаешь, что я имею в виду, пап? Мамина жизнь, потом жизнь ее растений… Слишком много жизней отнято у нас. Слышишь меня, пап? Вообще, ты меня слушаешь? Или я разговариваю сама с собой? Просто вот решила поплакать, вспомнить нашу жизнь, когда мама была жива. И когда ты… когда ты… — Из груди Дайдры вдруг вырвались рыдания. Наклонившись к гладким белым простыням госпитальной постели, она тайком утерла слезы и сжала руку отца — такую мягкую, холодную и безжизненную…

— Можешь ли ты меня слышать, папа? — прошептала Дайдра.

Трубки, присоединенные к телу мистера Брэдли, словно забулькали в ответ. Но отец Дайдры не двинулся, не моргнул, не издал ни звука.

Она посмотрела на него. Он находился в госпитале меньше двух недель. Но щеки его уже ввалились и побледнели. Отец всегда был таким сильным, энергичным. А теперь похож на скелет.

Глаза оставались закрытыми, веки иногда дрожали, но не открывались. Его грудь с каждым вздохом поднималась, и тихий хриплый звук слетал с губ.

Дайдра вместе с семейным адвокатом провела утро в шейдисайдском полицейском участке. Они отвечали на один вопрос за другим по поводу техники безопасности карусели «Крутись — Вертись».

— Как мог произойти такой несчастный случай? — требовал ответа лейтенант. — Как могли два троса качели лопнуть одновременно?

Дайдра не могла ничего ответить.

Она приехала в госпиталь почти сразу после ланча и с нетерпением разыскала доктора Брана в его офисе.

— Есть ли изменения? Пришел ли папа в себя?

Молодой доктор почесал свою смуглую гладко-выбритую щеку.

— Еще нет, — ответил он ей. — Но его жизненные показатели остаются хорошими.

«Что он подразумевал?» — подумала Дайдра.

— Когда мой папа придет в себя? Можете ли вы сказать мне что — то конкретное? — произнесла Дайдра требовательным тоном.

Доктор Бран покачал головой и слегка пожал узкими плечами.

— Хотел бы я знать, Дайдра. Но на этот вопрос нет ответа,

— Когда папа придет в себя, — начала снова Дайдра, — он будет в порядке? Я имею в виду, после такой длительной комы будет ли его сознание прежним?

Молодой доктор вздохнул.

— И на этот вопрос я ответить не могу, — проговорил он с некоторой печалью. Затем встал из — за стола, заваленного бумагами, мягко положил руку на плечо Дайдре и добавил: — Мы можем только надеяться на лучшее. Мы должны…

— Но когда он придет в себя? — требовала ответа Дайдра. — Когда?

— У мозга свои естественные возможности выздоровления, — тихо произнес доктор. Его рука все еще лежала у нее на плече. — Иногда пациент выходит из комы через несколько дней, иногда на это требуются недели. Иногда… — Голос его замер.

Дайдра открыла рот, чтобы что — то сказать, но не смогла произнести ни звука. Она откашлялась.

— Доктор Бран…

— Идите и навестите вашего отца, — посоветовал он. — Идите и поговорите с ним. Возможно, он слышит вас, Дайдра. Ваш голос может много для него значить. Даже если он не понимает слов… — Доктор вернулся к своему столу. — Мы следим за ним очень тщательно. И надеемся на лучшее, — сказал он Дайдре, которая нетвердо держалась на ногах. И добавил: — Будьте храброй.

Быть храброй… Она глубоко вздохнула и вошла в палату отца. Придвинула стул к его кровати. Посмотрела на гладкие, несмятые простыни и подумала, что они такие гладкие и несмятые потому, что он не двигается.

Дайдра взяла его мягкую, безжизненную руку и начала с ним говорить, сдерживая рыдания и стоны. Начала говорить, вспоминать.

Она вспоминала историю с растениями на террасе и рассказала ее отцу, так близко наклонившись к нему, что уловила запах мыла на его коже, которым его мыли.

Потом она принялась рассказывать другие истории. Говорила тихо, чуть ли не шепотом. И постоянно сжимала его руку, руку ребенка…

Пока Дайдра говорила, она заметила тень, движущуюся за окном, и услышала низкий рев с улицы. Этот рев то усиливался, то стихал в том же ритме, в каком двигалась тень.