Последний легион

—Они нас обыскивают, — смущенно порозовев, сказала девушка, — но мы можем выучить послание наизусть, если хотите. Конечно, они могут и проследить за нами… Они ужасно враждебно настроены, и подозрительны ко всем латинянам

— Да, я понимаю. Но мне нужно знать, был ли этой ночью взят в плен некий римский солдат, человек около сорока пяти лет, крепкий, с темными волосами, немного поседевшими на висках, с темными глазами. Он ранен в левое плечо.

Девушки переглянулись и сказали, что не видели никого, подходящего под такое описание.

— Если увидите его, хоть живого, хоть мертвого, дайте мне знать как можно скорее, ладно? И еще один вопрос, последний: кто послал вас сюда?

—Хозяин этого дворца, — ответила старшая девушка — Благородный Антемий.

Амброзин кивнул; Антемий был одним из высших чиновников и всегда преданно служил императору, кем бы этот император ни был, и при этом не задавал вопросов. Видимо, он счел, что его долг — служить Ромулу, пока не назван его преемник на троне.

Девушки ушли, и их легкие шаги сразу же заглушила тяжелая поступь стражей, сопровождавших служанок. Ромул снова свернулся в углу комнаты и погрузился в упорное молчание, отказываясь ответить хоть словом наставнику, пытавшемуся втянуть его в разговор. У него просто не хватало сил на то, чтобы выбраться из той бездны отчаяния, в которую он провалился. И, судя по напряженному, тоскливому выражению лица, его переполняли чувства, не поддающиеся усмирению… а из глаз то и дело стекали капли слез, падавшие на грудь.

Время шло; должно быть, уже близился полдень, когда дверь комнаты снова распахнулась, и на пороге появился тот самый страж, с которым Амброзин разговаривал ночью; он сказал:

— Можешь увидеть ее сейчас, если хочешь.

Ромул мгновенно стряхнул с себя апатию и поспешил за стражем, даже не подождав своего наставника, последовавшего за ними. Амброзин не стал ничего говорить, потому что слишком хорошо знал: не существует на свете таких слов, которые могли бы облегчить страдания мальчика; он просто верил, что сама природа проявит сострадание и защитит свое дитя… ведь только время способно залечить подобные раны, даровать забвение…

Они направились в южное крыло дворца, мимо пустующих ныне помещений дворцовой стражи. Потом спустились по лестнице, и Амброзин вдруг понял, что они идут в императорскую базилику, в которую он так недавно попал через женскую галерею. Они пересекли неф и спустились в склеп, частично залитый просочившейся из лагуны солоноватой водой. Центральный алтарь и маленькая ризница возвышались над поверхностью воды, словно небольшие острова, прикованные к полу кирпичной дорожкой. Вода брызгала из-под ног идущих, разбивая вдребезги мозаику пола, изображавшую танцующие Времена Года. Тело Флавии Серены лежало на мраморном столе в алтаре. Оно было белым, как воск, и покрыто белым шерстяным одеялом; кто-то позаботился о том, чтобы расчесать волосы Флавии, умыть и слегка подкрасить ее лицо. Должно быть, это постаралась одна из дворцовых служанок.

Ромул так уставился на тело матери, словно ждал: под его пылающим взглядом труп вот-вот потеплеет и чудесным образом вернется к жизни. Потом глаза мальчика наполнились слезами и он зарыдал в голос, прижавшись лбом к холодному мрамору. Амброзин подошел поближе, но не решился прикоснуться к воспитаннику. Он решил дать мальчику без помех выплеснуть все, что накопилось в измученной юной душе. Но вот, наконец, Ромул отер слезы и прошептал что-то настолько тихо, что Амброзин не разобрал ни слова. Потом мальчик повернулся к стражам, стоявшим рядом с ним, — это были солдаты-варвары из отряда Вульфилы, — и старый наставник был поражен твердостью, с которой Ромул произнес:

— Вы заплатите за это. Все вы. И пусть Господь отправит вас в ад, всю вашу стаю бешеных собак.

Ни один из варваров не понял слов мальчика, потому что говорил он на классической старой латыни, и проклятие тоже прозвучало на латинском языке. Амброзин подумал, что это только к лучшему. Однако над ними, на маленьком балконе над апсидой, стоял Одоакр, наблюдавший за сценой внизу. Он повернулся к одному из своих слуг и спросил:

— Что он сказал?

— Он дал клятву мести, — неопределенно ответил слуга.

Одоакр негодующе фыркнул, но Вульфила, скрывавшийся в тени за его спиной, выглядел как наглядный пример физического проявления данной клятвы. Широкая рана, нанесенная мечом Аврелия, изуродовала его лицо, а швы, наложенные дворцовым хирургом, заставляли щеку Вульфилы выглядеть еще более отвратительно. Губы варвара искривились в чудовищной гримасе.

Одоакр повернулся к стражу, стоявшему рядом с ним.

— Отведи мальчишку назад в его комнату, а старика доставь ко мне: он должен знать кое-что о ночной вылазке.