Последний мамонт

Было видно, что они работают по им самим, может, неведомому во всех подробностях большому плану.

Григорьев сначала прятался, увидев эти самолёты. Ему было неприятно думать о том, что кто-то из его прежней, удачливой и орденоносной жизни может его узнать. И не то что давний знакомец задаст какой-нибудь неприятный вопрос, нет, неприятно было даже представить, как он посмотрит на тебя — молча и с сожалением.

Но потом он встретил кого-то из старых знакомых и перестал бояться. Всё вышло куда лучше, на его новое положение никто не обращал внимания.

А лётчики крутились над Арктикой, искали площадки, вели съемку и попутно закрыли несколько мифических островов.

Однажды по весне лётчики провели учения, бомбили какие-то муляжи, да так сноровисто, что условный противник не успел даже поднять перехватчики в воздух.

После всё надолго затихло.

Зато вскоре на аэродроме сел транспортный самолёт с истребителем сопровождения.

И вот с этого момента жизнь Григорьева пошла по-другому. Никаких предчувствий у Григорьева не было, хотя он обратил внимание и на сытых солдат, что разгружали какие-то ящики, и на странную парочку начальников — грузного майора и старика в полушубке без погон, но явно бывшего в чинах.

Через несколько дней Григорьева вызвали в Особый отдел и задали несколько формальных вопросов. Потом его пригласили в другую комнату, и он понял, что его прошлое снова вернулось к нему.

Речь шла о давней истории 1942 года, когда он пытался топить немецкий рейдер, но дело было не только в немцах.

Что-то другое интересовало этих людей, и Григорьев был им нужен. А он знал: единственный способ выстроить свою жизнь правильно — это быть нужным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Спирт и виноградное вино, восемь транспортов и танкер, возвращение на Север и верность избранным ценностям старшего лейтенанта Коколия

Русские всегда отчаянны, и, наводя орудия, мы всегда должны помнить, что пока они не уничтожены, от них всегда можно ждать неприятностей. Они отчаянны, вот в чём дело.

Фрегаттенкапитан Людвиг фон Боков. «Сражения во льдах»

Карское море, август 1942

73°29'21'' с. ш. 80°14'42'' в. д.

Номер этому году был тысяча девятьсот сорок второй, и год этот был страшен.

Мир опять завис на краю, немцы были на Волге, а над Ленинградом шелестели, чтобы окончить траекторию разрывом, восьмисоткилограммовые снаряды врага.

В тот август батальон Еськова дрался на Ладоге, где рвалась к Дороге жизни финско-итальянская флотилия. Итальянские катера совершили долгий путь через пол-Европы, и теперь Еськов смотрел на них, превратившихся в далёкие точки на горизонте, в трофейный бинокль.

В этот момент в двух с половиной тысячах километров к северу от Еськова старший лейтенант Коколия задыхался в тесном кителе. Китель был старый, хорошо подлатанный, но Коколия начал носить его задолго до войны и даже задолго до того, как стал из просто лейтенанта старшим и, будто медведь, залез в эту северную нору.

Утро было тяжёлым, впрочем, оно не было утром — старшего лейтенанта окружал вечный день, долгий свет полярного лета.

Он старался не открывать лишний раз рот — внутри старшего лейтенанта Коколия усваивался технический спирт. Сложные сахара расщеплялись медленно, вызывая горечь на языке. Выпито было немного, совсем чуть — но Коколия ненавидел разведённый спирт.

Сок перебродившего винограда, радость его, Коколия, родины, был редкостью среди снега и льда. Любое вино было редкостью на Русском Севере. Поэтому полночи Коколия пил спирт с торпедоносцами — эти люди всегда казались ему странноватыми.

Впрочем, мало кто представлял себе, что находится в голове у человека, который летит, задевая волны крыльями. Трижды приходили к нему лётчики, и трижды Коколия знакомился со всеми гостями, потому что никто из прежних не приходил. Капитан, который явился с двумя сослуживцами к нему на ледокольный пароход с подходящим названием «Лёд», был явно человек непростой судьбы. Чины Григорьева были невелики, но всё же два старых, ещё довоенных ордена были прикручены к кителю. Капитан Григорьев был красив так, как бывают красивы сорокалетние мужчины с прошлым, красив чёрной формой морской авиации, но что-то было тревожное в умолчаниях и паузах его разговора. Капитан немыслимым способом получил отпуск по ранению, во время этого отпуска искал свою жену в Ленинграде и увидел в осаждённом городе что-то такое, что теперь заставляло дергаться его щёку.