Последний мятеж

Воевода поправил шлем, проверил, в порядке ли оружие, расправил усы, глубоко вздохнул и опустился на колени перед кумиром. Выдержал паузу и:

— Слушай мя, Перун-батюшка! Слушай да не гневись на дите неразумное. Ныне рушу я клятву воинску, клятву воинску — князю данную. С ныне буду я лишь тебе служить, в твоей воле быть, твою честь хранить. В том клянусь тебе, Перун-батюшка, и на клятву сю свою кровь даю!

Свен подтянул рукав на левой руке, вытащил из чехла на поясе нож и аккуратно сделал надрез чуть выше запястья. Пораненную руку он протянул вперед и стал смотреть, как кровь капает на камень у основания кумира.

Старики пали на колени и, выставив прикрытые тулупами зады, ткнулись лицами в землю. Воцарилась напряженная тишина в ожидании немедленной реакции бога.

Вар-ка не первый раз присутствовал при контактах людей со своими богами. В данном случае ему, человеку постороннему, было трудно оценить весь драматизм ситуации. По-видимому, то, что сказал Свен, является если не святотатством, то все равно чем-то очень серьезным. Старички (даже глухой!) пребывают в страхе, граничащем с паникой. Воевода не очень-то верит в деревянных богов, но он настолько откровенно (нагло? бесцеремонно? оскорбительно?) бросил вызов, что и сам слегка обмер в ожидании чуда.

А что, собственно, может произойти ярким солнечным днем в конце осени? Гром не грянет — совершенно точно. Метеорит упадет? Если бы тут была взвинченная до экстаза толпа, то можно было бы ожидать какого-нибудь события — истинного или мнимого, а так…

Минута ожидания… вторая… третья… Напряжение спадает: ничего не случилось! Что и требовалось доказать?

Всхрапнул конь Свена, привязанный в стороне. Ему ответило короткое ржание. Старики подняли головы, воевода оглянулся.

Со старой гари сквозь голые кусты в рощу вошел боевой конь Люти. Он осторожно приблизился и повернулся боком, как бы показывая людям свою ношу.

Всадник не сидел в седле, а лежал, обхватив руками конскую шею. В его спине торчал топор. Крестьянский топор с темной от работы ручкой. Изо рта свисали кровавые слюни.

Лютя был мертв.

Вар-ка всегда казалось, что выражение «почернел лицом» является литературной гиперболой. Однако с воеводой именно это и случилось.

Конь изогнул шею и попытался дотянуться до грязного сапога, застрявшего в стремени. Равновесие нарушилось, и труп начал сползать вниз. Свен подошел и подхватил тело дружинника. Опустил на землю и, придерживая рукой за плечи, вытащил из раны топор. Перевернул Лютю на спину, лицом к синему небу, не скрытому голыми ветвями дубовой кроны. Поднялся с колен, повернулся к старикам. Его тонкие ноздри с густыми пучками волос трепетали, а взгляд был страшен:

— Чо, псы, возрадовались?!!

Дед Пеха поднялся с колен, поправил на голове колпак и зачастил, прижимая руки к груди и брызгая слюной из беззубого рта:

— Како ж то!.. То ж мы!.. Свенушка, мы-то, мы-то чо ж? Воля батюшки! Явил — не побрезговал! Чо ты, Свенушка? Сполним, все сполним — не гневись тока! Внял-услышал тя Перун-батюшка! Князь, истинный князь! Принял, принял батюшка слово твое, как есть — принял! С ныне мы в воле твоей — чо повелишь, все сполним, не гневись тока!

— Уймись, старый, — выдохнул Свен и отпустил черен меча, так и не заголив оружие. — То — пустое все… Прибрал бог сыночка… Сколь лет пестовал… Пока-то другой вырастет…

Вар-ка чувствовал, как старый воин стремительно уходит от мира — то ли погружается в шок, то ли просто в себя. Его хватило на короткий всплеск, чтобы рыкнуть на дедов, и… пустота.

Сзади раздалось сопение и треск ломающихся веток. Вар-ка оглянулся — через кусты напрямик ломился Николай. Свен тоже посмотрел в его сторону, но, кажется, не увидел и отвернулся. Он шагнул к терпеливо ожидавшему коню и стал вынимать из седельной сумы Лютины доспехи. Потом опустился на колени и начал обряжать мертвого. Он действовал неумело, неловко, но помощи не просил.

— Ч-черт, не успел! — с трудом переводя дыхание и вытирая пот, прошептал Николай. — Понимаешь: идет и идет, вроде и не быстро, а никак не догнать! А тут еще пожог этот — коряги торчат! Думал, сдохну…

— Тише! Это ты его?

— Ты что?! Хотя… Я бы с удовольствием! Мужик это… Он там недалеко от нас тоже деревья рубил. Меня Лютя к нему подогнал и стал над ним издеваться — спрашивать, человек он или червяк. А если он человек, то не хочет ли с ним сразиться?

— Бить начал?

— Ну да — плетью… Мужик-то в одной рубахе работал. А Лютя… Ты же знаешь: он как первую кровь увидит, уже остановиться не может.

— Представляю!