Последний мужчина

— А что до сомнений… вы же сами упомянули в книге, как даёт на них ответ «душевное состояние… русского… который скорее умрёт, чем выплюнет в навоз причастие, а между тем по приказанию людей готов убивать своих братьев» [8]. «Так что важнее?! — вопиёт русский Гамлет уже тысячу лет», — пишете вы дальше. — Холст или вера? Догма или мысль? Савл или Христос?» Слова эти, вопросы, нужно убрать. Ведь в книге отменено спасение. А значит, сон, смертельный сон, не имеет конца. И людьми принимается замечательный ответ женщине замечательного человека: «Ты спрашиваешь: что такое жизнь? Это всё равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка и больше ничего» [9].

— Но тогда… тогда всё написанное мною…

— Вы правильно поняли, сын мой. Попробуйте увидеть в будущем объятия не только ваших близких. Не только их счастливые глаза. А и этих несчастных. Даже тех, кто ещё пробует улыбаться в этом сне. Ведь когда-то Всевышний объявит день сбора за одним столом. Постарайтесь подойти к нему не краснея.

* * *

Рахманиновский зал консерватории был не просто зал. Среди всех залов мира он был особенным — здесь жил Рахманинов. Каждое утро хозяин молча обходил его, внимая тишине, словно ища потерянное. Затем останавливался у второго ряда прямо в проходе и, опершись правой рукой на единственное свободное кресло, долго смотрел вглубь, пытаясь разглядеть вечных своих слушателей. Замершие в благоговении, как и прежде, они ждали от него чуда. Так повторялось неизменно уже сто лет. Узнавая одного за другим ушедших, он начинал разговаривать с ними. С каждым. Но люди молчали. Тогда Рахманинов поднимался на сцену и садился за рояль. И чудо начиналось.

Но сегодня неизменный и размеренный порядок был нарушен появлением незнакомца. Плащ в пол, высокая тулья шляпы с широкими полями, от слегка загнутого края которых отрывались капли осеннего дождя, пожелавшие также послушать маэстро, выдавали в нём человека, стирающего воспоминания. Гулко падая в тишине одна за другой, они словно торопили мгновения. Рахманинов понял.

— Вы?

— Да.

— Принесли?

— Конечно.

— Не пожалеете?

— Никогда.

Рахманинов взял книгу и, задумавшись, спросил:

— Какая страница?

— Последняя.

Маэстро провел рукой по подбородку и неторопливо зашагал прочь. Уже на сцене, ещё раз оглядев полный зал, он низко поклонился.

Воздух, опережая движение рук, наполнился тающим звуком печали.

* * *

На широкой, уходящей вдаль полосе песчаного пляжа, в двух шагах от воды стоял человек. Черные лакированные туфли не оставили никакого следа на затвердевшей после ночного шторма суше. Никакого следа не оставил на земле и человек, которому они принадлежали.

Голубая рубашка резко контрастировала с бледным лицом. Пачка белых листов в правой руке тихо шелестела, отдаваясь ветру. Расшитая рукопись книги — всё, что оставалось у него до вчерашнего дня. Сегодня должно было исчезнуть и это. Подойдя к самой воде и не глядя в нее, он начал бросать исчерканные страницы. «Триста девяносто четыре, триста девяносто пять, триста девяносто шесть», — задрожали губы.

Человек сглотнул, поправил галстук и медленно направился вперёд. Сегодня всё закончилось на этой планете. Но мир перестал существовать для него днём раньше.

Когда вода должна была достигнуть колен, он неожиданно заметил, что не чувствует её сопротивления. Растерянно глянув вниз и с удивлением обнаружив, что море отступает, мужчина снова сделал несколько шагов, ещё не веря увиденному. Дно уродливо обнажило заблестевшие на солнце камни, под каждым из которых белели дорогие ему страницы. Обросшие водорослями глыбы, шум стекающей воды, вся картина, нелепость которой дополнялась разбросанной будто с издёвкой его жизнью, заставили человека остановиться.

Медленно, словно сознавая что-то, он поднял голову вверх:

— Я ведь не написал, а прокричал! Простонал каждое слово! Она… она моё место в жизни, мой след на земле. А теперь ухожу… Дай же мне сделать это! Хотя бы это!

Шум воды стих. Мужчина сделал шаг. Море снова отступило.

Неожиданно в плеске волн он услышал тихий голос:

— Время причинило тебе боль, и ты многое изменил бы в нём… Я даю тебе такую возможность…

— Нет… — Рука резко вытянулась вперед, останавливая кого-то. — Я ни о чём не жалею. Ни о чём! Но причину не открою… никому. Пусть останется в сердце. Будет моей тайной…

И тут с ужасом заметил, что вода начала заливать камни.

— Я готов! — выкрикнул он. — Но прежде скажи мне… Скажи! — Человек вскинул руки к небу. — Кто пустил змея в рай? Как соблазн оказался там? Как зло не исказило самого названия места, куда по сей день стремится человек?!

Ответом была тишина. Мужчина опустил руки и заплакал.

— Как же ты не поймёшь, — еле слышно прошептал он, — жизнь всего на земле после этого напрасна! — И, помолчав, добавил: — Если только Грат покинул Иудею.

И вдруг услышал:

— Уже нет! Нет! Нет!..

* * *

Что-то шевельнулось в руке. Сергей разжал пальцы и посмотрел на ладонь: ему весело улыбался игрушечный арлекин.