Читаем Последний мужчина полностью

— Да! Она вызывающая! Потому что культура заполняет пространство между христианством и обществом. Разная культура! И тьма, насилие в ней, мракобесие с наглостью подняли голову только по одной причине: зло не повторяется, а идёт вперёд! Гогоча и захватывая в плен миллионы. Бросая вызов человечности! Это случилось потому, что другая половина культуры, развалившись в креслах на бесконечных юбилеях и бенефисах, молчит. Похлёбывая то самое шампанское. Гробовая тишина и равнодушие — вот их ответ. Как и сто лет назад, они мучают Гамлета, как и сто лет назад, одни и те же пьесы вместе с «Крошкой Алисой», «Паутинами», «Баттерфляй» и «Чайками», «в сотнях вариаций, разных авторов и под разными названиями по всему миру — единственное предложение человеку в этой битве! Ответа так и нет. И если «тем», чтобы кувыркнуться, потребовался Молинаро с очень широкой компанией, то нам оказалось достаточно Чехова с Набоковым. Как и сто лет назад, свора в бабочках превозносит Дали! Не слыша чудовищных слов, которые из года в год произносятся на этих юбилеях, со стен галерей и в кабинетах издателей: «Вот как нужно сдавать позиции! Вот как нужно проигрывать! Вот так нужно предавать человека! А смену учить, что можно, очень даже можно жить, лишь делая вид, что жив! Даже Петрушевская с Угаровым им не в помощь. Всё. Караул устал.

Сергей выдохнул и выпрямил спину.

— Но я жив! Они проглядели меня! Пока топтали других. И пока жив, по своей воле не дамся!

Наступила тишина. Сидевший напротив нервно помял лацкан пиджака, думая о сказанном. Наконец спросил:

— А жив ли?

— Жив… Жив… — уже тихо ответил Сергей.

Гость повёл плечами, расслабляя затёкшую спину. Слова, услышанные им, были не тем, чего он ждал:

— А говорил, смерть… к любви… Непоследователен. Но это пустяки. Что ж, так и быть, соглашусь. Настаивать не буду.

Хозяин квартиры с удивлением глянул на него.

— Да, да. Не буду. Впереди дела поважнее, — и размял руки, — ладно, забудем внуков твоих детей. Хочу сделать тебе приятное.

— Вы?!

— Понимаю. Но имею свои соображения. Показать одно событие… Ты не можешь представить, как устроит оно тебя. Не пройдёт и десяти лет, как родится человек, который навсегда изменит то, что люди называют театром, живописью, литературой.

— Я знаю. Знаю, — повторил Сергей. — Появится гений, понимающий действительную высоту иного взгляда, и смело заявит об этом миру. Именно потому и написал. Застывший холодец — в жарочный шкаф! Для того и сижу перед вами. Терплю.

— Ну, тогда вернёмся к баранам. — Гость с удовлетворением хлопнул в ладоши. — Итак, к жертвам руками не прикоснулся, не грузил и не накрывал брезентом. Повторю, иначе разорвало бы аорту от впечатлений, — он сдавленно хмыкнул, — сдох бы от ужаса! Как видишь, мой шаг навстречу был первым. Теперь уже тыобязан отдать полученное в долг! Иначе станешь главным персонажем списка. Моего уже списка! С теми… упомянутыми тобой. — И добавил, усмехнувшись: — Следуя авторской идее.

Говоривший откинулся в кресле и посмотрел вниз, будто вспоминая что-то. Прошло несколько секунд.

— Да, пока не забыл, за что так Камиллу? От одного борта к другому? Да ещё за волосы. Даже по твоим меркам она заслужила большего. Ну, приглянулась красная кофта. Ну, одолжила… поносить.

— Нет, вырвала. Как вырывают сотни женщин… Но не за это.

— Хм, заинтриговал.

— Она не рассказала сыну фарфоровую сказку. А ведь слышала от своей матери.

— Какую ещё сказку?

— О ней дальше… Другая женщина расскажет её… и вовсе не сыну.

— Короче, если я хоть что-то уловил, — собеседник слегка прищурил левый глаз, — от любви и согласия одни детки, а от насилия и равнодушия другие?

— Не уловили. Да и не могли. А что касается деток, то наоборот. Суть несения креста. Не вместить жизнь в человеческую логику, как бы того ни хотелось самым одарённым мыслителям. В противном случае появились бы другие пути к ней, к жизни. Много. Есть же только один. Именно потому я боюсь читать две книги в мире. Не берусь.

— Прелюбопытно. Ещё чего-то боишься? После написанного? И не меня вроде. Неужели тайна?

— Нет, не тайна… Книгу Иова. А вторую… одного из русских писателей, просто не хотел бы называть. Жалко людей. Ведь их ещё можно заметить. А если понять эти книги, сердце не выдержит. Не может оно пережить такое. Разорвёт.

— Так для чего-то написаны?! Случайностей не бывает. Все по промыслу! — потирая ладони, злорадно прохрипел гость.

— Подозреваю, что не случайно.

— Для того, чтоб разорвало?

— Ну, да… Думаю, Всевышний кроме долгого пути к смерти дал и короткий, как вспышка.

— Так миллионы читали, и ничего!

— Я же говорю… есть ещё и долгий… Уверен, были и вспышки. Только унесли тайну.

— Н-да… бедная, бедная Камилла.

Сергей неожиданно выпрямился и резко спросил:

— Вы не ответили, за что же мне честь такая?

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-шок

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее