Читаем Последний мужчина полностью

Воздух действительно был свеж, в отличие от идей и дум, посещавших последнего мэра на протяжении трех лет. Убежденность же, что дело в кабинете, где приходилось размышлять, успокаивала его все годы. И надо заметить, небезосновательно. Миновав красивое здание, примыкающее к почте, — бывший «Азово-Каспийский банк», где Шаляпин когда-то, при национализации, потерял свои деньги, мужчина подумал:

«Вот главная причина обиды знаменитости на власть! Вот почему он не вернулся в Россию. — И с удовлетворением заключил: — Ну, я-то из этих не тронул никого. Да что там, прощал всё! Опять же, послушание. По первому зову, на день чиновника… Хм, — он даже усмехнулся. — Мелковата братия… не та порода. Как там у Лермонтова: «Да, были люди в наше время…»

Через несколько минут он достиг ратуши и с удивлением оглядел толпу перед ней:

— Что вы делаете здесь? Кто позволил? — И, стягивая парик, нахмурил брови.

— Там идёт суд. Над капитаном очень дальнего плавания, — ответил полицейский и тут же, узнав градоначальника, зажал рукою рот.

Тот проследовал внутрь.

Прокурор был спокоен:

— Подсудимый забыл, что нас сто шестьдесят миллионов. Просто забыл… — он почесал щёку. — И потому прошу снисхождения…

— Позвольте! Позвольте! Это моя роль! — адвокат почти вывалился из-за стойки.

— Что поручено, то и говорю. — Бывший советник первого ранга невозмутимо поправил очки. — Снисхождения! — повторил он. — За то, что не допустил в кают-компанию сильных духом, кои зовутся в народе личностями из страха потерять мостик… — Ну, это по-человечески понятно… — пробормотал прокурор, перевернув страницу и высморкавшись, — где же конец? Ага… а также, принимая во внимание национальную русскую черту… боже, кто это написал? Прошу приговорить…

Градоначальник захлопнул дверь. Парик занял свое место.

Пройдя ещё немного, он остановился, увидев необычную картину: на роскошной набережной Ялты, напротив короткой аллеи, ведущей к самому лучшему театру, стоял в тот вечер одинокий режиссёр. Как известно уже читателю, Меркулов стоял задумчиво, глядя сквозь массу людей, обтекающую его тело с двух сторон, и молча протягивал им флаеры. Зеленоватые бумажки быстро расходились по рукам.

Градоначальник подошёл ближе.

— Я узнал вас, даже в парике, — проговорил режиссёр. — Наконец-то. — Он вздохнул и, улыбнувшись, протянул тому жёлтую бумажку.

— Что это? — продолжая удивляться, спросила власть.

— Тоже приглашение.

— Но почему не зелёное?

— Вам рано в театр. Вам в храм.

— Но я довольно часто бываю там. Когда положено.

— Увы. Холодный, самодовольный педант, регулярно посещающий церковь, может быть гораздо ближе к аду, чем проститутка. Это не о вас, — поправился режиссёр. — Слова британского священника. Разве не согласны?

— Да что вы говорите такое?! Возмутительно! Я прикажу немедленно удалить вас с набережной! — оскорбился градоначальник. — Эй! — крикнул он полицейскому. — Немедленно очистить помещение! Тьфу, мостовую!

Но тот даже не среагировал. Им не поручалось реагировать на возмущение простых граждан. Да и реагировать на новое обращение пока не привыкли. Люди же, не узнавая кричавшего, покатывались со смеху:

— Посмотрите на этого чудака, — восклицали одни.

— Наверное, он сумасшедший! — выкрикивали другие.

— Сходите. Там, в пятницу, будет особый духовник, не пожалеете, — услышал мэр тихий голос позади. Незнакомец наклонился почти к самому уху. Оттолкнув человека, мужчина сдёрнул парик с головы и крикнул:

— Это же я! Вы что, не узнаёте?!

Но полицейский был уже далеко. Люди же, сначала замолчав, быстро поняли, что камер никаких нет, ни стрекочущих, ни с решётками, и тут же начали задавать самые главные вопросы, а не те, что готовили раньше и к встречам.

— А правда вы слепой? — спросила пожилая женщина, у которой полицейские забили в околотке сына до смерти. — Нас, матерей, уже тысячи, милок, — добавила она виновато, словно извиняясь за неприятные тому слова.

— Да нет, он, наверное, глуховат, — сочувственно проговорил молодой человек в дембельской форме с перебинтованной рукой. — Может, видит, но не слышит? Может, оттого виновные в наших бедах и не могут никак потерять доверия?

— Что хотите, такой же инвалид, как и мы, — с жалостью посмотрев на градоначальника, прошептал совсем ещё мальчик со следами уколов на запястьях и, заплакав, добавил: — Мамка-то моя совсем спилась, слышите, дяденька? Работу отобрали, папка умер, теперь вот и мамка… — Лицо его исказилось от боли, и он закрыл его руками.

— Не слышит… Откуда? — раздались сокрушённые голоса.

— А читать-то умеет? — неуверенно спросил кто-то. — Вон и в газетах пишут.

— Не дают, наверное.

— Наверное… наверное, не дают. Ох, беда, беда… знать, судьба такая… на инвалидов, — раздались приглушённые голоса, и люди угрюмо начали расходиться.

— Да разве ж бывает такое? — крикнул им вслед удивлённый градоначальник. — В моем-то городе!

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-шок

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее