Последний натиск на восток. Ч. 1

Месяц Листопад — время, когда старосты едут в Приказы с годовым отчетом, моля богов, чтобы не попасться лишний раз на глаза госпоже Любаве. Иногда им везло, и тогда какой-нибудь подьячий мог тот отчет принять. И было это для старост счастьем великим. Боялись тертые мужики эту ведьму просто до икоты. Смотрит невзрачная пигалица, увешанная золотом с головы до ног, на такого старосту, и словно душу из него своим взглядом вынимает.

— Где, — спрашивает она, — недоимка за прошлый год? Ты мне что в прошлый листопад говорил? Помнишь?

Староста и сам забыл, что он в том году плел, лишь бы с глаз ее ведьминых поскорее уйти, а она тот разговор дословно повторит, а потом скажет:

— Тебе, староста, баранов пасти в аварском кочевье, а не государеву службу нести. — Двадцать мер ячменя за тобой, помни! А чтобы не забыл, я их у тебя на всякий случай из жалования вычту. Ты же у нас не забываешь двадцатую долю получать? Так-то. Свободен!

— Да леший с ним, с этим ячменем, — утирает пот со лба староста, когда за ним захлопывается тяжелая дверь. — Вычла и вычла, я свое возьму еще. Но какова ведьма! Внутри ажник трусится все!

— Что, почтенный? — сочувственно смотрели на него собратья по цеху, такие же старосты, как и он сам. Тут все стояли в очередь на прием. — Зла сегодня боярыня?

— Да лучше бы зла была, — сплюнет бедолага, собираясь в свою волость, куда-нибудь за сотню с хвостом миль, в хорватские земли. — Отчет сдал, и на год отмучился. Загляну-ка я в государев кабак. Надо это дело обмыть!

— Жупанство Бертахара, восьмая волость, заходи! — крикнет госпожа Любава, и очередной бедолага вкатывается бочком в кабинет, не забывая сдернуть с головы меховую шапку. — У тебя, староста, с прошлого года восемь белок недосдача…, — слышали в коридоре остальные. — Привез белку или из жалования вычесть?

* * *

За что князь ценил Любаву и Збыха, так это за удивительную память и цепкий ум. И вроде выросли в землянке, не ученые ничему, да только природные способности никуда не денешь, и вся последующая учеба лишь огранила невзрачные камешки в истинные бриллианты. Самослав примечал толковых людей, раскладывая их по ячейкам памяти. Он давал им задания и позволял рисковать. Он подсылал к ним провокаторов с кошелями денег, без сожаления задвигая в дальний угол тех, кто не мог унять свою жадность. На мелкие прегрешения Самослав глаза закрывал, он был реалистом, но если такой кандидат готов был государственными интересами торговать, ему дальше ходу не было. Таких и вовсе со службы гнали, несмотря на все их таланты. Князь постепенно двигал вперед новые фигуры, поднимая их иногда прямиком с самого низа. Ум, преданность и результативность — вот то, что помогало делать стремительные карьеры в молодом государстве. И вести об этом, словно круги на воде, расходились по обитаемому миру, иногда приводя в словенские леса совершенно неожиданных людей. Как, например, сегодня…

— Как зовут? — Самослав с любопытством смотрел на смуглого грека, одетого в не по погоде легкий плащ. Он явно пришел издалека, иначе не расхаживал бы в тунике тогда, когда уже к утру лужи покрываются крепким сизым ледком. Щуплый мужичок лет тридцати смотрел князю прямо в глаза, на что осмеливались только бояре, воины и малые дети. Он и казался каким-то большим ребенком, фанатичным взглядом темных глаз напоминая ученого не от мира сего. Князь не ошибся.

— Меня зовут Геннадий, ваша светлость, — поклонился грек. — Я учился в Александрийской школе и в совершенстве постиг высокое искусство алхимии. Тетрасомата — наука о превращении веществ! — и грек торжествующе посмотрел на князя.

— И что? — Самослава стала забавлять эта ситуация. Стража пустила его в город, потому что он заявил, что знает нечто необычайно важное, и это важное поведает только самому князю, и никому больше. Бранко, начальник охраны, обыскал его лично, поговорил с ним и признал слегка тронутым на голову, но вполне безобидным. Князь иногда принимал таких просителей, как и все короли в то время. Любой свободный человек мог потребовать доступ к правителю, и иногда получал его. Такие вот были простые времена.

— Я могу превратить свинец в золото! — гордо поднял голову грек. — Я сделаю вас самым богатым человеком в Ойкумене.

— Почему не начал с себя? — едва сдерживая смех, спросил князь.

— Мне нужны ингредиенты, а они очень дороги, — опустил тот плечи. — Перегонные кубы, реторты, старинные книги… Все это стоит больших денег.

— А у тебя их нет, — закончил князь его мысль. День был тяжелым, но этот чудак сумел развеселить его.

— Нет, — с сожалением вздохнул тот. — Я услышал от купцов, что дукс[5] склавинов принимает на службу ученых людей, поэтому продал все, что имел, сел на корабль и приплыл в Константинополь. А уже оттуда пришел с купеческим обозом. Я даже и не думал, что это так далеко…

— Когда ты ел в последний раз? — уловил князь едва заметный намек.

— Два дня назад, — понурил голову тот. — Я потратил все, что имел, ваша светлость.