— Имею право! — быстро сказала она, закрыв его рот своей рукой. — Я мужняя жена. Нет такого закона, чтобы ни в чем не повинную женщину без ласки оставлять. Сказал, что любишь, так люби!
— Ты же уехать от меня собиралась? — промычал полузадушенный князь.
— Так это еще когда будет, — совершенно логично возразила Людмила. — И будет ли еще, непонятно… Что же мне, столько лет без ласки жить? Обними покрепче! Я соскучилась.
Как же все сложно, отстраненно думал Самослав, отвечая на ее жадный поцелуй. Сколько жен было у ТОГО Само? Двенадцать? Точно, двенадцать! Ему из каждого племени по жене пришлось взять. И они все родили ему детей, аж тридцать семь душ! Да как же он со всеми ними уживался, бедолага? Или это я сам чего-то не понимаю?
Три недели спустя. Начало ноября 630. Гамбург.
Черные головешки на месте бойкого городка поначалу привели князя в тихое бешенство. Он не успел, как не успел и ярл Эйнар, который привел сюда свои корабли, когда все уже было кончено. Даны уже отплыли назад, а Самослав, сидя на чурбаке, слушал немудреный рассказ Вышаты и полусотника Жилы, который прятал от государя глаза. Он же бежал с поля боя, как последний трус, и теперь ждал кары. Но никакого наказания не последовало. Напротив, князь хохотал до слез, держась за бока.
— Сколько, говоришь, ты денег со стены сбросил? — всхлипывая, спросил он.
— Да все, что было, государь, — обреченно махнул рукой Вышата, который понимал, что шила в мешке не утаить, а значит, рано или поздно эта дикая история до князя дойдет. — Все, что скопил из жалования…
— Два воина, говоришь, едва на стену сундук с серебром затащили, — Самослав задумался и считал, беззвучно шевеля губами. — Это от полутора до двух тысяч рублей. Точно я тебе, Вышата, такое жалование плачу?
— А! — Вышата снова махнул рукой, и не на шутку закручинился. Он уже понял, что попался. — Там было чуть больше, чем мое жалование, государь. Ну, там подсуетишься, тут копеечку собьешь… Сам понимаешь… Денежки, они рост любят.
— Да-да, — задумался князь, вспоминая бессмертную истину Маркса. — Капитал есть самовозрастающая стоимость. И она, мать ее так, должна все время самовозрастать. Потому что, если она не возрастает, то начинает убывать. Да что же мне делать со всеми ними? Ведь остальные ничуть не лучше. И хочется же этому прохиндею морду набить, а как бы не за что. Людей спас, товары спас и врагов без счета поубивал. Придется быть реалистом.
— Сколько, говорите, франки потеряли? — спросил он.
— Две сотни точно, государь, — ответил Жила. — Это с теми, кто при штурме погиб. Мы из них и половины не убили, они больше потоптали друг друга. Раненых теперь много у них. Франки тут недолго стояли. Поползали еще по земле на следующий день, пособирали оставшееся серебро, а потом схоронили своих, и ушли домой, но уже другим путем. Там, где не грабили еще.
— Тогда по коням, — с кряхтением встал князь, выпрямляя жалобно хрустнувшую поясницу. Две недели в седле дались ему непросто. — Будем догонять. А ты, Вышата, перебирайся на острова. Копайте землянки и ямы для зерна. Те лодки, что ты в Прагу услал, назад с припасом придут. Город на старом месте отстраивать не будем. Может быть потом, когда тут немного поспокойнее станет.
Понять, где прошли франки, оказалось проще простого. Разоренные деревни, убитые мужчины и плачущие женщины. И нигде ни овцы, ни коровы, ни курицы… Армия в походе кормит себя сама. Таков был закон того времени. Да и не только того… Как частенько и бывало, франки добирали по дороге то, что не добрали в Гамбурге. А поскольку грабеж — занятие упоительное, то уйти за Рейн они не успели, и оказались прижаты к реке конницей словен. Три сотни безусых мальчишек в чудном доспехе страха у закаленных воинов не вызвали. Подумаешь! Франки уже давно забыли тот урок, что получил король Сигиберт I, отважный воин, сидевший в плену у авар, пока его жена Брунгильда собирала по всей стране золото для выкупа. Всадники великих каганов доходили до Тюрингии и Баварии, но это было так давно, что на поле не было ни одного воина, который бился бы с легкой степной кавалерией.
— Ничего не выдумываем! — командиры эскадронов и взводов стояли перед князем, ожидая приказа. — Отрабатываем стандартную схему. Вы ее на выпускных экзаменах сдавали. Конная карусель и притворное отступление. Под дротики и топоры не подставляться. Кого ранят — месяц без жалования. Кто потеряет коня — пойдет домой пешком. Если кого убьют, будет месяц на кухне репу чистить.
Воины коротко гыгыкнули, по достоинству оценив незатасканную в этой реальности шутку, и пошли готовиться к битве. В рядах конницы послышались оживленные матюки, там шел последний инструктаж перед боем.