Последний натиск на восток ч. 1

Он готовился к будущей войне, но, как и любая война, она пойдет совсем не так, как задумывали те, кто ее начинает. Так всегда было и так всегда будет. Десятки сигналов с разных сторон говорят о том, что против него собираются чудовищные силы, но только первый удар будет нанесен совсем не там, где его ждут. И пока он не знает, где. Не совершает ли он ошибку, ведя в поход небольшой отряд? Не исключено. Но, с другой стороны, первые выпуски Сиротской Сотни, которые пошли в кавалерию, должны получить боевое крещение вместе с ним. Так тут были устроены головы у людей, и ничего нельзя было с этим поделать. Вождь — это священный символ. Пусть трехлетний мальчишка, но он должен быть вместе с войском, как живой талисман. Язычество, черт бы его подрал!

Уже были разработаны эвакуационные планы. Множество семей на время войны уедет в лесные веси, где вовсю копают новые землянки, и в моравский городок Вена, которую уже никто не называл Виндобоной из-за опасения сломать язык. Туда поедут запасы товаров, там развернут кузни и мастерские, работающие на армию. Глупость он сделал, позволив всю свою промышленность разместить в Новгороде, почти на самой границе. Он рассчитывал на то, что Бавария станет его щитом, закрывающим словенское государство от франков, но и это оказалось ошибкой. Бавария слишком слаба, чтобы в одиночку противостоять самой мощной силе Запада. Эта война изменит многое — Вена и Братислава, вот два центра, где вдалеке от границ будет сосредоточено все производство. Потом, лет через пять-десять он построит несколько городов в Силезии, невероятно богатой на полезные ископаемые. А Новгород так и останется мощнейшей пограничной крепостью, торговым городом и финансовым центром страны.

Самослав встал и пошел в спальню. Он хотел было поехать к Марии, роман с которой развивался со скоростью тропического урагана. Но нет! Надо отдохнуть, ведь следующие недели он проведет в седле. Отдохнуть у него так и не получилось. Дверь отворилась без стука, а Людмила решительно вошла в спальню, сбросила одежду и нырнула в постель, прижавшись к нему налитой грудью.

— Имею право! — быстро сказала она, закрыв его рот своей рукой. — Я мужняя жена. Нет такого закона, чтобы ни в чем не повинную женщину без ласки оставлять. Сказал, что любишь, так люби!

— Ты же уехать от меня собиралась? — промычал полузадушенный князь.

— Так это еще когда будет, — совершенно логично возразила Людмила. — И будет ли еще, непонятно… Что же мне, столько лет без ласки жить? Обними покрепче! Я соскучилась.

Как же все сложно, отстраненно думал Самослав, отвечая на ее жадный поцелуй. Сколько жен было у ТОГО Само? Двенадцать? Точно, двенадцать! Ему из каждого племени по жене пришлось взять. И они все родили ему детей, аж тридцать семь душ! Да как же он со всеми ними уживался, бедолага? Или это я сам чего-то не понимаю?

* * *

Три недели спустя. Начало ноября 630. Гамбург.

Черные головешки на месте бойкого городка поначалу привели князя в тихое бешенство. Он не успел, как не успел и ярл Эйнар, который привел сюда свои корабли, когда все уже было кончено. Даны уже отплыли назад, а Самослав, сидя на чурбаке, слушал немудреный рассказ Вышаты и полусотника Жилы, который прятал от государя глаза. Он же бежал с поля боя, как последний трус, и теперь ждал кары. Но никакого наказания не последовало. Напротив, князь хохотал до слез, держась за бока.

— Сколько, говоришь, ты денег со стены сбросил? — всхлипывая, спросил он.

— Да все, что было, государь, — обреченно махнул рукой Вышата, который понимал, что шила в мешке не утаить, а значит, рано или поздно эта дикая история до князя дойдет. — Все, что скопил из жалования…

— Два воина, говоришь, едва на стену сундук с серебром затащили, — Самослав задумался и считал, беззвучно шевеля губами. — Это от полутора до двух тысяч рублей. Точно я тебе, Вышата, такое жалование плачу?

— А! — Вышата снова махнул рукой, и не на шутку закручинился. Он уже понял, что попался. — Там было чуть больше, чем мое жалование, государь. Ну, там подсуетишься, тут копеечку собьешь… Сам понимаешь… Денежки, они рост любят.

— Да-да, — задумался князь, вспоминая бессмертную истину Маркса. — Капитал есть самовозрастающая стоимость. И она, мать ее так, должна все время самовозрастать. Потому что, если она не возрастает, то начинает убывать. Да что же мне делать со всеми ними? Ведь остальные ничуть не лучше. И хочется же этому прохиндею морду набить, а как бы не за что. Людей спас, товары спас и врагов без счета поубивал. Придется быть реалистом.

— Сколько, говорите, франки потеряли? — спросил он.

— Две сотни точно, государь, — ответил Жила. — Это с теми, кто при штурме погиб. Мы из них и половины не убили, они больше потоптали друг друга. Раненых теперь много у них. Франки тут недолго стояли. Поползали еще по земле на следующий день, пособирали оставшееся серебро, а потом схоронили своих, и ушли домой, но уже другим путем. Там, где не грабили еще.