Последний окножираф

Я вышел за сигаретами, но пешеходную улицу перекрыли. Две цепочки омоновцев, стоящих спиной друг к другу, между ними — несколько метров ничейной земли. А на ничейной земле — табачный ларек, абсолютно недосягаемый, я разглядываю его через прозрачный щит, как через увеличительное стекло. Несколько вещей происходят одновременно: меня мучит никотиновый голод и вожделение к киоскерше, оказавшейся в вакууме. Мне видны только ее голова и грудь, как на журнальной обложке, она не шевелится, словно вмерзла в полосу отчуждения. На наших глазах белградский ОМОН производит на свет самую классную инсталляцию. Они произвольно вырезали кусок города, нужный им лишь для того, чтобы предъявить его зрителям: очищенный от демонстрантов клочок территории становится выставочным экспонатом. Пустая пешеходная улица как объект, служащий контрапунктом топчущейся на месте демонстрации. Омоновцы являются не частью, а только границей этого виртуального мира, очерчивающей идеальное пространство, у нас на глазах лишенное статуса пространства общественного; молекулы его вибрируют совсем иначе. В центре этого кордон-арта находится недосягаемый объект с киоскершей внутри, витающей в вакууме и не имеющей возможности продать хоть коробку спичек. И в эту пустоту, жаждущую быть заполненной, всеми силами души устремлен демонстрант. С томлением взирает он на маленький руссоистский садик средь городских миазмов, туда, где есть все — сигареты, сигары, цветная пленка, сливовица, глянцевые журналы, шоколад, жвачка, конфеты и прочее. По мере того как в толпе демонстрантов растут потребительские желания, символическое пространство, находящееся под охраной ОМОНа, все отчетливее трансформируется в место действия антикапиталистического перформанса. Одинокий табачный киоск кружится в пустоте. Откуда-то выплывает воздушный шарик и приземляется в вакууме по ту сторону кордона. Шарик придает новое измерение пустоте пустого пространства и по-новому освещает вопрос о возможности или невозможности это пространство закрыть. Пустота заполняется пустотой, в шарике ничего нет, и в то же время он полон. Шарик несет на себе также и информацию, на нем черной тушью написано: «Да здравствуют павшие герои! Закройте аэропорт! Друзья, продержитесь еще немного, я уже почти нашел себе девушку!»

v

Окножираф: «Это — алый цвет. Для обозначения красного в языке есть два слова — красный и алый. Алый светлее, чем красный. Алая кровь. Алеет восток. Красное знамя и красная звезда — символы революции».

Когда мы дошли до турецких войн, я обратил внимание, что крепости в истории упоминаются, только когда их уже разрушили. Защитников крепости, как правило, вырезают. Крепость и ее защитник появляются в минуту собственного исчезновения. Защитник крепости живет ожиданием смерти. Крепость — это архитектура разрушения, ее строят ДЛЯ ТОГО, чтобы она была уничтожена. В наиболее чистом виде этот феномен можно наблюдать на пляже. Крепости из песка, воздушные замки, карточные домики. Крепость Нандорфехервар была построена на вершине горы у слияния двух рек. В крепости находится музей бронетехники. В начале девяностых бронетехнику можно было видеть и на улицах Белграда. Тогда же впервые были опробованы водяные пушки, сиречь водометы. Ближайший от Будапешта действующий водомет можно увидеть в Белграде. При температуре ниже нуля по Цельсию вода замерзает и кристаллизуется, что хорошо заметно на многочисленных бородах.

Таксист не курит, это вредно для здоровья, но все же берет у меня пачку сигарет — посмотреть, чем я хотел его угостить. Я уже начинаю нервничать, когда он кивает: о’кей. Значит, я тоже о’кей. Не туфта. Все нужно проверять, настоящее это или подделка, говорит таксист. С тех пор как ввели санкции, он испытывает дефицит реальности. Деньги ничего не стоят, только кровь еще что-то значит, еще в цене. Кровь проливается настоящая.

В семь тридцать начинаются новости. Вооружившись свистками, кастрюлями, деревянными ложками, мы выходим на балкон Филипа. Бильбо — официально признанный участник демонстраций, о чем даже документ имеется. Мы стучим по кастрюлькам, Бильбо стоит на задних лапах и лает, мы исполняем дикий ритуал вуду, изгоняем бесов. В доме напротив открывается дверь на террасу, на нее выходит человек с деревянной ложкой и кастрюлей, это сын Джиласа, говорит Филип. ВУУДУУ! Мы исполняем ритуал ради свободы печати, мы изгоняем зло с телевидения, дьявола из преисподней, яд из цианистого калия, звонок из трамвая, коровий рев из говядины, дождь из облаков, молоко из материнских грудей, смерть из морской пучины. Школьника Деяна Булатовича в милиции избивали во время допроса, потому что на демонстрации он носил куклу Милошевича, одетую в тюремную робу. Злодеи, пытавшие Д.Б., заявили, что делали с ним только то, что он сам делал с куклой.