Последний оплот

Меня окружал серый мир. Рваные темные тучи роняли на землю черный снег и серый пепел, промозглый ветер подхватывал хлопья и швырял мне в лицо. Снег таял и превращался грязную воду с тонкой нефтяной пленкой, переливавшейся всеми цветами радуги. Вода впитывалась в кучи пепла покрывающие развалины толстым слоем превращая его хлопья в липкую радиоактивную грязь, что бежала между кучами кирпичей и ломанных бетонных плит селевыми потоками.

Я медленно брел, пытаясь найти знакомые очертания среди остовов зданий с жуткими черными негативами человеческих силуэтов на уцелевших огрызках бетонных стен. Вот из очередной кучи кирпича с лохмотьями облицовочного сайдинга выглянула частично обгоревшая вывеска парикмахерской. Лицо украшавшей вывеску рыжей кудрявой девицы сгорело, но знакомые локоны сохранились, как и часть надписи на синем фоне: «еди». Сердце застучало барабанной дробью и резко сжалось словно испуганная птица. Осталось пройти пару пятиэтажек хрущевок и свернуть на небольшую алею за которой будет мой дом.

Хрущевки оказались прочней новостроек. Первые полуобвалившиеся этажи уцелели, выдержав ударную волну и почерневшие от запредельных температур. Многочисленные оспины от снарядов и оплывший воронки попаданий плазменных сгустков говорили о том, что до применения ядерного удара, здесь шли тяжелые бои. Закопченные, выгоревшие остовы танков и БТРов, неподвижно замершие среди жилых домов, остались немыми свидетелями творившегося здесь ада. Инсекты не тот враг, с которым ведут переговоры и люди дрались за каждый метр, без малейшей надежды на победу, стараясь лишь как можно дороже разменять собственную жизнь и дать лишнюю минуту эвакуирующимся женщинам и детям. С учетом разницы в технологиях, сотня человек на тяжелого штурмовика вполне приемлемо, тысяча на десантный бот просто подвиг.

Когда силы защитников окончательно иссякли, был нанесен ядерный удар уничтоживший город вместе с захватчиками и не успевших эвакуироваться жителей. Этот трудный шаг дал людям быструю смерть вместо участи быть заживо переработанными в биореакторах инкубаторов роя. Подобное радикальное решение было единственной возможностью нанести десанту чувствительный урон и хоть как-то замедлить продвижение захватчиков.

Алею я узнал с трудом. Черные перекрученные, исковерканные деревья, напоминали скелеты фантастических чудовищ и казалось, шептали со всех сторон:

— Где ты был Леша!!!

— Почему ты не пришел раньше?

— Видишь под ногами белеют детские кости, у них был шанс! Но ты опоздал!!!

Зажимая руками уши, я рванулся по дорожке раскидывая ботинками ПБСа комья липкой грязи. Двести метров дались тяжело, ненавистный шепот проникал в самую душу, лишая сил и приносил практически физическую боль, вбивая каждое слово в мозг словно гвозди в крышку моего гроба.

Вырвавшись из аллеи, я увидел наш дом. Двухэтажный барак из красного кирпича еще царской постройки устоял. Лишился крыши и зиял дырами на месте вырванных стеклопакетов, но не обрушился, погребая под собой жителей. Подъездную дверь, сваренную Колькой Никифоровым по просьбе тети Шуры, скрутило в трубочку. Толстая сталь не выдержала запредельных температур.

Аккуратно ступая, подымаюсь по бетонным ступеням. Под ботинками хрустит облицовочная плитка и вездесущие кости. Стараюсь не смотреть под ноги, но все равно упираюсь взглядом в белеющий на площадке второго этажа детский череп в непонятно как уцелевшей капитанской бескозырке так любимой соседским Сережкой.

В голове вновь раздается шепот:

— Дядя Леша за что?

В мой душе разворачиваю крылья тоска и совесть. Словно черные вороны они набрасываются на ошметки моей души. Стиснув зубы до хруста, иду дальше, осторожно минуя площадку. Третий этаж, знакомая дверь на распашку. Срываюсь с места не понятно, на что надеясь. Влетаю в зал и падаю на колени. Кричать нет сил. Грудь сжали тиски тоски и боли. Замерев, смотрю на отпечатавшийся на светлых обоях негатив, оставленный от людей выбросом жесткого излучения. Словно черно-белое фото, на котором женщина укрывает собой мальчишку. Сквозь сковавший тело спазм прорывается сиплы хрип…