Последний орк

— Ведь ангел смерти не просто так в дом сира Эрктора заявился. Говорят, конец мирной жизни! Эльфы вернулись. Это все их проделки. Только прошли Бесконечные дожди и наступила спокойная жизнь, вот вам снова эти порождения зла, эльфы, — тут как тут! А еще у них — хвост! Я слышала, они отравляют воду в родниках, чтобы на нас чуму нагнать — это когда весь народ сразу мрет, знаете? Шныряют в ночи, жрут души деток малых да матерей, родами ослабленных. Вы тоже за собой присмотрите этой ночью! Говорят, в Далигаре, это в столице-то, один ужасный эльф, еще совсем ребенок, появился откуда ни возьмись да перевел всех кур, уток, зябликов и даже попугаев в садах!

После того как три кумушки отправились по домам, не забыв дать всевозможные наставления и еще раз пожелать здоровья новорожденной, ночь укутала маленький домик своей темнотой. Отец улегся рядом с матерью, и Ранкстрайл остался один, уставившись в темноту. Он всегда мало спал, намного меньше, чем хотели бы его родители. Когда он удостоверился, что сон, уносящий прочь все беды и невзгоды, воцарился в доме, Ранкстрайл бесшумно поднялся и неслышно подошел в темноте к сестричке. Опустившись на колени, он замер, прислушиваясь к ее дыханию. Из-за туч показалась луна и осветила малышку сквозь сплющенное, как гнилой апельсин, круглое окно. Ранкстрайл вытянулся и дотронулся до малюсенькой ручки, сжатой в кулак. Малышка, не просыпаясь, раскрыла кулачок и крепко схватила большой палец брата. Ранкстрайл почувствовал ее теплую вспотевшую ладошку и удивился ее неожиданной силе. Хоть он и понимал, что она сделала это во сне, не отдавая себе никакого отчета, ему понравился ее жест. Ранкстрайл не шевелился. В груди его всегда была какая-то смутная грусть, которая отступала, лишь когда улыбалась мама, или в моменты, как этот, когда сестричка крепко сжимала его руку.

Ему нравился ее запах.

Полная луна ярко освещала малышку. Ее маленькое лицо, опухшее и сморщенное, было таким же, как и накануне, разве что не такое красное. Но в этот раз Ранкстрайл подумал, что отец был прав. Хоть сказка об аисте так и осталась для него бессмысленной, но сестричка действительно была красавицей. Она появилась на свет из того же живота, что и он. Она будет называть отцом и матерью тех же людей, которых называл так он.

Она была его сестрой.

Сестра.

Сестричка.

Он вновь и вновь повторял про себя эти слова. Ранкстрайл знал, что он был не силен в словах, но чувствовал, что некоторые обладали каким-то необъяснимым волшебством. Слово «сестра» принадлежало к их числу. «Мама», «папа» и «сын» — тоже.

Ранкстрайл поклялся, что украдет весь мед у всех пчел в округе и, если нужно, дойдет до самых Черных гор. Если нужно, он готов и убить — пока он жив, никто не посмеет обидеть Вспышку. Пока он жив, его сестра никогда не будет страдать от голода. И если кому-нибудь придет на ум назвать его сестру уродкой, лучше, чтобы его, Ранкстрайла, не было поблизости.

Он не смел пошевелиться, боясь потерять близость этой теплой вспотевшей ладошки, этого рукопожатия, которое скрепляло для него этот договор на всю жизнь. Он так и остался неподвижно сидеть на коленях рядом с малышкой, пока личико Вспышки не начало морщиться. Он понял, что скоро она проснется от голода. Светало. Не дожидаясь ее плача, Ранкстрайл схватил свой мешок и выскользнул наружу, направляясь к рисовым полям навстречу новому дню в качестве вора.

В возрасте пяти лет, а может, и шести — примерно, поскольку, чтобы знать точный возраст, нужно уметь читать календарь, что было почти так же невероятно, как и иметь календарь, — Ранкстрайл превратился в лучшего вора меда во всем Внешнем кольце. Это стало их спасением, потому что вскоре после рождения Вспышки мама заболела и мед, разбавленный отваром розмарина, помогал ей от кашля.

Конечно, это было нелегко. Везение первого дня не баловало его слишком часто. Пчелы жили не в рисовых полях, а в лесах и на редких для этой местности пастбищах. Нужно было бродить несколько дней, чтобы наткнуться на них, и еще дольше, чтобы отыскать их дом — нечто вроде большой шишки, всегда высоко подвешенной и гудевшей множеством хорошо вооруженных крылатых защитников, справиться с которыми можно было лишь с помощью правильного сочетания мужества и терпения. Иначе — катастрофа. Соты легко можно было спрятать, а стражники у ворот были слишком заняты ухаживанием за девицами или ссорами между собой, чтобы обращать внимание на детей. Самой большой трудностью было избежать поникшего взгляда отца, который страдал от мысли, что его сын промышляет запретными делами. Но кашель есть кашель, и успокоить его мог только мед, не говоря уж о сказочном обмене на картошку, сыр и фасоль, в которые Вспышка впивалась своими розовыми деснами, уже слишком большая, чтобы питаться теми каплями молока, которые остались у мамы.