Последний орк

С большим трудом, не осознавая всей значимости собственного отличия, Ранкстрайл понял, что все остальные, даже Вспышка, замечали добычу всегда на мгновение позже, чем он. То есть правильнее было бы сказать, что он замечал добычу всегда на мгновение раньше других. Эта способность знать заранее, что произойдет, как тогда, когда он понял, что находилось в горшке с медом, проявлялась лишь в тех случаях, когда он сжимал в руке оружие. Он знал, где находится существо, предназначенное стать его добычей, за мгновение до того, как видел его.

Холодными зимними днями, которые, казалось, никогда не кончатся, Свихнувшийся Писарь, не околевший на морозе лишь благодаря вязанкам хвороста, которыми снабжал его Ранкстрайл, в промежутках между кашлем и чиханием объяснял мальчику, что должность короля в Далигаре, как и в Вариле, являлась отчасти выборной, отчасти наследственной. Члены крупных аристократических семей имели право избирать короля и выставлять своих кандидатов. Часто, но не всегда и не обязательно, королем становился сын предыдущего повелителя. Наследник короля являлся одним из главных претендентов на трон, фаворитом, если только не существовало каких-либо причин сомневаться в нем или если кто-то другой не отличился уже особыми заслугами, как, например, сир Ардуин. Этот генерал был единогласно избран королем, после того как изгнал орков и спас то, что осталось от города, покинутого царствовавшим монархом, сбежавшим в Алил — неприступный Город-Сокол в Северных горах. При этом Ардуин не принадлежал к городской аристократии. Его наследники также не пожелали никакого титула и смешались в безвестности с простым народом.

Но после Ардуина все погрязло в такой беспросветной бездарности, что, вместо того чтобы избирать самого достойного, старались выбрать просто-напросто того, кто был наименее бездарен: наименее плохого, наименее бестолкового и нелепого, наименее безнадежно глупого из всех. Посредственность превратилась в заслугу, неумение — в норму. Графство потонуло в мутном болоте нерешенных проблем и заведомо предсказуемых катастроф. Их можно было избежать, но они все-таки случались — регулярно, с пунктуальностью смены времен года.

Во время последовавших весенних оттепелей, когда снова появилось солнце и миллионы комаров, радуясь теплу жизни, вылупились из яиц, Свихнувшийся Писарь объяснил Ранкстрайлу, что без должного ухода за оросительными каналами отсутствие дождя каждое второе лето оборачивалось настоящей засухой, а без расчистки подлеска количество веток и обломков, попадавших в реку Догон, было настолько огромным, что каждую вторую осень дожди приводили к наводнениям. Холодными зимними ночами, когда угли в очагах тлели, не угасая, даже когда все вокруг было сковано ледяным сном, случалось, что от искр, попавших на стены, загоралась сухая солома, которой забивали щели между расшатанными и полусгнившими бревнами. В нищих деревнях крестьяне лепили дома вплотную друг к другу, будучи слишком бедными, чтобы позволить себе сад или палисадник, — и ненасытные языки пламени, словно духи разрушения, свирепо перескакивали с крыши на крышу. Наутро выжившие, пересчитывая погибших и оценивая потери, не просто обвиняли в несчастье злой рок, а хотели найти виновных. Причиной всех несчастий объявлялось колдовство эльфов или коварство ведьм. Они же, не насытившись еще людскими страданиями, насылали засуху, нищету или потопы, измываясь над человеческим родом. И каждый раз люди клялись отомстить тем, кто навел на них эту порчу, отомстить огнем и мечом. Огнем, мечом и страданием.

Детом, в перерывах между ливнями и палящим солнцем, которое раскаляло улицы Варила, писарь наконец-то дошел до объяснения, каким же образом после череды монархов, упорно соревновавшихся между собой в глупости и бездарности, городской инквизитор Эрлиньо, великий охотник за эльфами и ведьмами, умудрился присоединить к своим полномочиям командование администрацией и войском, несмотря на то что царствовавший король, Атурд Пятый, был еще жив.

После смерти последнего Эрлиньо присвоил себе титул Судьи-администратора — несколько менее зловещий, чем титул Инквизитора, — и прибрал к рукам абсолютную власть. Он не мог стать королем — его жестокость была слишком хорошо известна, чтобы он мог надеяться на избрание. Среди знатных фамилий не было ни одной, член которой не оказался бы на эшафоте или в подземелье, закованный в кандалы на неопределенный срок. Эрлиньо же это ничуть не смутило: он просто-напросто упразднил титул короля и запретил произносить само это слово. Упразднил он и саму монархию вместе с выборами короля как никому не нужную старомодную мишуру прошлого; отобрал земли, леса и мастерские у их законных владельцев и причислил все это к владениям графства; невыносимыми налогами обобрал тех, у кого еще осталось какое-то добро; уничтожил своих противников, реальных и подозреваемых, как уничтожают бешеных собак, и поверг страну в самую грязную и беспросветную нищету, какую только помнили со времен орков.