Последний остров

– Это наша земля, – сказал он твердо и показал вокруг себя рукой. – Земля.

– Земля… – тихо повторили маленькие земляне и удивленно огляделись, как бы узнавая или открывая для себя вновь голубое небо, белые стволы берез, зеленую траву, живых чаек над озером.

– А это наш дом, в нем мы будем жить, – показал Мишка на старый дом лесничества. – Дом.

– Дом… – уже смелее повторили дети. Мишка развел во дворе огонь под таганом.

– Это огонь. Он поможет нам обогреться и приготовить пищу. Без него мы долго не проживем. Огонь – жизнь.

– Огонь… жизнь… – заулыбались ребятишки, протягивая к небольшому костерку руки и собираясь в кружок. Они не заметили только слез в глазах своего спасителя.

Мишка плакал от великого горя – с самых первых шагов своей новой жизни он начал врать, ведь люди при помощи огня как раз и уничтожили все живое на Земле. Так что же на самом деле такое огонь – смерть или жизнь? И как ему теперь поступать дальше, всю ли правду говорить? И что есть на самом деле правда, где она кончается, а где начинается ложь? Он старался вспомнить, чему учил его дед Яков, что говорил по всем случаям жизни, от чего предостерегал и во что советовал верить. А главное сейчас сводилось к самому простому – надо в первую очередь покормить и обогреть ребятишек. Дальше будет видно, сама жизнь подскажет. Он начал делать самое необходимое, а ребятишек приспособил творить посильное. Одного проводил с ведром к озеру за водой. Другому вручил топор и велел рубить сухой хворост. Мало-помалу, но вскоре они уже топили баню, стирали рубашки, рыбачили, варили уху, пекли на сковороде лепешки. Всех накормил Мишка, всех уложил спать в чистом и просторном доме, а сам поздним вечером сидел на мостках у озера и смотрел на звездное отражение в воде. Звезды были огромные, каждая с маленький притухающий костерок, и каждая его спрашивала, что же он будет делать завтра, послезавтра, всегда – один, пока не подрастет его маленькая коммуна? Кто теперь будет строить города? Кто будет придумывать и делать машины, самолеты, трактора? Кто и чем вспашет землю, засеет поле, чтобы вырастить хлеб? Кто и как сделает одежду, ружье, часы? Кто напишет книги и учебники, без которых Мишка ничему не сможет научить оставшихся детенышей человеческих? Звезды как живые то приближались, то чуть сдвигались в стороны, а на их месте возникали новые – и все спрашивали, спрашивали, спрашивали… В каждой звезде он кого-нибудь узнавал: вот найденный им ребятенок, а вот один из бывших нечаевских дружков. А еще Мишке казалось, что каждая звездочка тоже круглая сирота и тоже нуждается в помощи, ждет от Мишки ответов на все вопросы. Звезды окружили Мишку со всех сторон, он и обжигался, и замерзал от их близкого присутствия. Рванулся было от них прямо в воду, но вода оказалась еще горячее, она даже кипела на поверхности, тогда он нырнул в самую глубину, где холод и тишина, плыл долго и расслабленно, чувствуя, как выравнивается его дыхание, может быть, даже совсем останавливается, Мишка превращается в рыбу, кровь его холодеет и он постепенно обретает покой в душе и легкость в теле, только откуда-то сверху продолжает тихонько пробиваться слабый оранжевый свет да еще голос, очень знакомый, похожий на голос деда Якова:

– Отходит… Собороваться начал паря, ишь, руками-то прихорашивает себя. Э-ко ты дело-то, Катерину не успеем позвать. А ить грешно не проститься с сыном-то…

Тут ворвался скрипучий и вредный, очень уж земной голос старухи Сыромятихи:

– Мели, Емеля… Век прожил, а ум растерял, никово-то воротишь. С чем с другим, а с лихоманкою-то управимся. Не впервой, поди. Иди, сатана, лучше баню проверь, чтоб ни пару, ни угару, только вольный жар. Да покличь Егорку… И куда этот варнак запропастился, лешак его забери. А, ты здесь, Егорша, вару-то много накапало?

– А чего, пыхтит смолокурня. Уж полная почти, кружка-то.

– А белена?

– И белена упрела. Я понюхал…

– То и смурной. Кто ж белену нюхает, пустая твоя голова! Сполоуметь можешь. Убирайся с глаз моих долой, не путайся под ногами. Аленка, перестань выть, готовь чистую постель в горенке и окошко завесь чем ни есть потемнее…

Мишка вернулся из своих затуманенных путешествий, медленно узнал бабку Сыромятиху, сердитую на всех, и веселую Юльку. За Юлькой, выпучив глаза и вытянув шею, стоял Егорка. У Мишки снова начало перехватывать дыхание, он заторопился хоть что-то сказать, но все нужные слова потерялись, и он виновато прошептал спекшимися губами:

– Ребята… Я, кажется, помираю… Вот вам теперь заботы…

Егорка испуганно всхлипнул и почему-то обиженно замигал глазами. На фоне окна еще кто-то всхлипнул и зажал рот ладошкой. Мишка присмотрелся, с трудом узнал Аленку, только почему же она такая взрослая, даже старенькая на лицо сделалась, а глазищи-то, глазищи какие, по-прежнему огромные, как в день ее приезда в Нечаевку, что же это за новая грусть-печаль на нее навалилась?

И откуда тут взялась Юлька? Она ведь ни разу не была в лесничестве. Вот так Юлька! И чего это она вдруг в его доме раскомандовалась как в своем огуречнике?