Последний парад

— Только он знал все, — сказал папа. — Он всегда подглядывал за нами. Он скрыл от меня, что работал у немцев.

— По мобилизации, — торопливо ответил Лайнис. — На хлебозаводе.

— Он скрыл, что его арестовывали наши по обвинению в сотрудничестве с фашистами.

— Но меня же сразу отпустили…

Папа, не слушая его, стал наступать на Лайниса, как-то неловко сцепив руки за спиной, словно он сам себя сдерживал.

— Вы предали нас! Всех, всех… Эмильку, Марту…

— Нет, нет, — ответил Лайнис. — Я ее… Марту… любил… Поэтому подглядывал в окно. Мерещилось мне, что немцы узнают про вас…

— И домерещилось, — сказал папа. — Из-за вас все погибло! — Он вдруг расцепил руки и схватил Лайниса за лацканы пиджака.

Лайнис стал вырываться, папа не отпускал его.

— Миколас! — закричала Даля.

Бачулис подбежал к папе и помог Лайнису вырваться. Тот повернулся и быстро вышел из комнаты. Но папа в ту же секунду выскочил следом за ним, а я — за папой.

Часть четвертая Второй рассказ Бачулиса

Они убежали, и я остался один. Вспомнил слова Эмильки о том, что ей иногда бывало так страшно, что хотелось среди белого дня выскочить на улицу и бежать к немцам, чтобы ее схватили и все кончилось. Мне тоже было страшно, и в страхе я был готов рассказать, что я во всем подозреваю себя. Но я по-прежнему сидел за столом, вместо того чтобы бежать следом за ними защитить Лайниса.

Вернулась Даля.

А я сидел и ничего не говорил даже ей, которая знала обо мне все.

«Разве так можно?» — подумал я и хотел начать, но вместо этого спросил:

— Где они?

— Сейчас вернутся. — Она старалась быть спокойной, и вдруг она мне показалась удивительно похожей на дядю.

— Давай отсюда уедем, — вдруг сказал я. — Навсегда. И забудем все.

— Давай, — немного помедлив, согласилась Даля. — Можно переехать в Алитус… Или в Каунас… Обменяем квартиру. Пожалуй, лучше в Каунас. Юстик там сможет учиться в институте.

— Нет, еще дальше… Из Литвы…

Даля не ответила, мои слова ее смутили. Она не могла уехать из Литвы. И тут я представил, что мы навсегда уезжаем отсюда, и уже сидим на чемоданах, и наш дом уже чужой для нас, и новые люди ходят по нашим комнатам, а Юстик и Даля жмутся в углу. И я понял, что уехать отсюда не смогу, что это и есть моя жизнь, и ее надо жить, и никуда от нее не убежишь и не спрячешься.

— Даля, послушай меня…

— Не надо, Миколас. — Она поняла, о чем пойдет речь. — После. Вот они уедут…

— Вот они уедут, и все пойдет по-старому, — сказал я. — Ты все время не даешь мне это рассказать. Делаешь вид, что не понимаешь… Если не было предателя… Если это не Хельмут, не Грёлих и не Лайнис… Значит…

— Что ты придумал! — перебила меня Даля.

— А я хотел, хотел убедиться в обратном.

— Ты был в отчаянии, ты хотел спасти Эмильку, — сказала Даля. — Ведь так? Ты хотел убить Хельмута, чтобы спасти ее… Разве так поступают предатели?

Теперь я понял, что заставило меня заговорить об этом. Я испугался, что Лайнис не сможет доказать свою невиновность, а то бы я, конечно, промолчал. Мучился бы и молчал.

— А если пострадает Лайнис, — спросил я, — тогда как?

— Мы этому помешаем, — сказала Даля. — Уверяю тебя. Успокойся. Мы его сумеем защитить. Он не виноват, и мы это докажем.

Мне стало жалко ее, и себя, и Юстика.

— Я вдруг успокоилась, — продолжала Даля. — Да, да, успокоилась, как ни странно. Мне даже хорошо.

Я посмотрел на нее, стараясь понять, почему ей вдруг стало хорошо.

— Ты не удивляйся, — сказала она. — Мне хорошо оттого, что Лайнис не виноват. А тебе я верю, если тебе это важно. Ведь ты в комендатуре, когда тебя били, никого не выдал.

— Мне некого было выдавать, — сказал я.

— Не скажи, не скажи, — ответила Даля. — А если бы тебе было кого выдавать, ты все равно бы не выдал.

— Почему же ты тогда не хочешь, чтобы я ему все рассказал? — спросил я.

— Потому что признание не сближает, а отчуждает. Потом ты будешь его избегать. Думать, что он знает это о тебе. В несчастье каждый живет в одиночку.

Еще минута — и я бы сдался, но голос у нее предательски дрожал. Она сама была далеко не во всем уверена. Я почти крикнул:

— Ты ошибаешься. Поверь мне. Лучше я все расскажу. Так будет легче.

— Ты мне поверь, — перебила Даля. — Ты ведь даже не уверен, что все это так. Это только твоя догадка.

Она подошла ко мне и, как маленького, стала гладить ласково по волосам, прижимая мою голову к груди. Приятны были ее теплые руки и ее уверенность в том, как надо поступить. И мне стало ясно, что все это, конечно, я придумал и надо только, чтобы они побыстрее уехали. Ведь осталось совсем, совсем немного: пусть скорее уезжают.

— Ты права, — сказал я. — Права, как всегда.

— Конечно, — сказала Даля. Она хорошо меня знала. — Ты им все расскажешь, и они уедут… Думаешь, уедут и увезут твою печаль? Нет. Твоя печаль будет острее, потому что о ней будут знать и другие.

Потом мы с нею долго сидели вдвоем и молчали. Но в этом молчании не было умиротворения, что-то беспокоило меня.