Последний Персидский поход (СИ)

Бойцы снаряжают магазины к автоматам.

Стягивают их попарно синей изоляционной лентой.

Разбирают из раскрытого ящика гранаты.

Засовывают в сидора «вшивники»: олимпийки, шерстяные свитера – ночью в пустыне холодно. Поверх сидоров вяжут бушлаты.

Переобувают кирзовые берцы на белые кроссовки. Они хоть и не прописаны по форме одежды, но в них по камням бегать сподручней.

Старший лейтенант Никитин у себя в модуле тоже готов к войне. Поверх «песочки» на нем уже надет трофейный китайский «лифчик», в который он последовательно засовывает автоматные магазины, гранаты, сигнальные ракеты и дополнительные обоймы к «Стечкину», который уже болтается сбоку в бакелитовой кобуре-прикладе.

Проверив остроту клинка на ногте, засовывает в ножны тонкую неуставную финку с наборной ручкой – изделие умельцев-солдат из автомобильной рессоры.

Глянув в зеркало, Никитин, остается собой доволен – боец! Спецназёр!

Надев кепи, выходит.

На мехдворе, Никитин встретился глазами с прапорщиком Гуляевым.

Тот молча кивает: тапа: все в порядке.

Никитин отдает команду:

- К машине!

И вместе с бойцами плюхается на остывшую за ночь броню.

Обняв автомат, словно постаревшую, но безумно дорогую любовницу, слегка нагнувшись в люк говорит, как Гагарин перед стартом:

- Ну, что, мля, поехали!

Поднимая пыльный шлейф, три БТРа, словно цепочка деловитых жуков-скарабеев, двинулась в направлении, прямо противоположном тому месту, к которому нам нужно было выйти в назначенное время. Предстояло еще чуток, до сумерек, попетлять по мандехам, чтобы запутать следы и сбить с толку возможное наблюдение духов с окрестных высот.

Никитин снова кричит в люк:

- Козюлис, слушай задачу: петляй по мандехам до заката.А там - на точку засады.

***

Титры: Шихванд. Провинция Фарах. Афганистан.

30 мая 1988 года.

Капитан Кирпичников, который в офицерской среде отзывался на погоняло «Кирпич», шел по коридору штаба бригады, держа в руках сопроводительные документы на доставку останков лейтенанта Олега Бойко на родину, готовый к отбытию в Союз, шел по коридору штаба, одетый уже в повседневную форму, которую в Афгане никто не носил, когда майор Каримбетов, - низенький человек с узкоглазым лицом характерно азиатского типа, одетый в «песочку», высунувшись из своего кабинета, коротко приказал:

- Зайди.

Кирпичников зашел.

Каримбетов закрыл дверь и показал на стул:

- Садись.

Кирпичников посмотрел на часы.

- Присаживайся. Успеешь на «Тюльпан». Время есть, я узнавал. А нам поговорить надо.

Кирпичников сел. И сидел молча.

Повисла пауза.

- Ну, что ты необщительный такой? - затараторил Каримбетов, - Тебя старший по званию побеседовать пригласил, а ты молчишь, как рыба об лёд.

Кирпичников, наконец, прервал свое молчание:

- Старший - по званию – пригласил, старший и должен задавать тему беседы. Меня так еще в училище учили.

Каримбетов расцвел на глазах:

- Вот это по-нашему. По-восточному. Уважение к старшим – главная добродетель. Вот взять моего дедушку. Поначалу он был басмачом и сражался против советской власти в Туркестане. Но однажды ему встретился у колодца аксакал, который укорил его за то, что он идет против народной власти и служит баям. Мой дедушка послушал старика и дальше воевал на стороне красных против басмачей и даже удостоился ордена Красного знамени Хорезмской народной республики. Вот к чему приводит почитание старших.

- Тридцать седьмой год ваш дедушка пережил? – серьезно, с сочувствием, спросил Кирпич.

- Не понял, - откровенно удивился Каримбетов.

- Я слыхал, как-то, что всех кавалеров ордена Красного знамени Хорезмской республики расстреляли в тридцать седьмом, - вполне спокойным голосом сказал Кирпич.