- Вольно! – лениво козырнул Шура, – Продолжайте!
Бойцы со скучными физиономиями выворачивали вещмешки.
Особенно скучными были выражения глаз у обладателей дембельских чемоданчиков. Но, куда денешься, приходилось открывать и демонстрировать их содержимое.
Осмотр начали с первого взвода. Шура, как и обещал еще в позапрошлый «выход», занялся внимательным изучением дембельских альбомов. В них он, впрочем, ничего предосудительного пока не нашел и продолжил осмотр. На всякую мелочевку, типа грошовых наборов сомнительной косметики, баночек с модными в провинции «блестками» для лица, ногтегрызок, даже индийских презервативов офицеры не обращали внимания. Удастся протащить все это через таможню – их счастье.
- Ба! А это что такое? – раздался «ласковый голос ротного.
На дне одного из «дипломатов», тщательно замаскированный газетой «Красная Звезда», покоился глянцевый журнальчик с абсолютно неодетой гражданкой восточноазиатской наружности на яркой обложке. Название было набрано с намеренными ошибками, “Penhowse”
- Где взял? – поинтересовался Шура, бегло просматривая страницы с голыми красотками – всеми, как одна, с характерным раскосым разрезом своих бесстыжих глаз.
Младший сержант Забелин, владелец кейса с непристойным содержимым, потупил ясны очи долу, и ничего не ответил.
- Руки-то как, не болят? – иронически осведомился Шура, похлопывая себя свернутым в трубочку журналом по ладони.
- Что? – Не сразу врубился младший сержант.
Зато врубились остальные бойцы. Раздался дружный гогот.
- Отставить! – Прикрикнул Балаганов, – Так откуда дровишки?
- Я… нашел его, товарищ капитан! Кто-то в клубе оставил, а я себе взял. Я…
- Все ясно. Находчивый ты наш! После вечерней поверки – ко мне! На вечернюю порку. Понятно?
- Так точно, товарищ капитан, - совсем погрустнев, отозвался уличенный любитель обнаженных китаянок. Загрустил он, скорее, даже не от предстоящего объяснения с командиром роты, а оттого, что вожделенный журнал уплывает у него из-под носу.
Едва Балаганов успел засунуть скрученный журнал в карман своей «песочки», как не к ночи помянуй, появились особист – тот самый старлей, которого Никитин заприметил во время триумфального прибытия в батальон, вынырнул из-за угла казарменного модуля. Приблизившись к строю неторопливым, как бы скучающим, шагом, особист подошел к Шуре и, козырнув, представился:
- Старший лейтенант Угаров, особый отдел.
- Командир первой роты капитан Балаганов, - откозырял в ответ Шура.
Они обменялись рукопожатием.
Представляться и здороваться с Никитиным и Карасевым «особняк», видимо, счел необязательным. А про них, мол, он и так про все знает.
Стоя совсем рядом с ним, Никитин обратил внимание на его идеально ухоженные ногти. Не иначе, делает себе ежедневный маникюр.
- Готовимся к войне? – поинтересовался молодцеватый и подтянутый, как балерун Большого театра, служитель щита и меча.
- Стараемся потихоньку, - лениво отозвался Шура, но Никитин, отлично ротного, сразу заметил, что за этой демонстративной ленцой скрывается настороженность.
Старлей ничего не уловил.
- Досмотр личных вещей? Это правильно!
Шуру покоробило: какого черта он тут нам оценки по поведению ставит?
- Что-нибудь запрещенное нашли? – не унимался Угаров.
- Товарищ старший лейтенант. Я, кажется, не просил вас о помощи? – отвечает ротный нахальным вопросом, на не менее нахальный вопрос.
Офицеры и бойцы гордятся им в этот прекрасный момент. Шура и не таких умеет ставить на место.
- Наша помощь всегда нужна, а то, что некоторые несознательные бойцы по недосмотру их командиров, - возвысил голос Угаров, - иногда пытаются провезти в нашу страну различные идеологически вредные вещи. Религиозную литературу, антисоветчину разную, порнографию…
- Давайте отойдем, товарищ старший лейтенант, - перебил его Шура, беря под локоток, словно строгий кавалер строптивую барышню, уводя ее с танцплощадки, где она, на его взгляд, неприлично себя вела, и добавил с нажимом в голосе – Идемте, я хочу вам кое-что сказать…
Все с любопытством наблюдают, как они, удалившись метров на пятьдесят, о чем-то оживленно беседуют, и со стороны не понять, о чем. Разговаривают негромко, до роты не доносится ни звука. Но офицеры и солдаты догадываются о примерном содержании их беседы.