Последний пир

Она молча смотрела, как я расстегиваю первые четыре пуговицы на сорочке и обнажаю тяжелые груди с темными сосками в светлых кружках. От них, точно жаром, пахнуло мылом и апельсиновой водой. Ни о чем не думая, я наклонился и стиснул один сосок губами. Виржини схватила меня за волосы, на миг прижала к себе и сразу оттолкнула. Ее глаза были широко распахнуты, рот приоткрыт.

— Так нельзя!..

Она запахнула сорочку, отвернулась и яростно отбросила мою руку, когда я потянулся за ней.

— Зачем ты пришла в комнату Шарлота? — выпалил я первое, что пришло на ум.

— Чтобы попасть к тебе, разумеется! Наши комнаты соединяет отдельная лестница. Раньше мы ею пользовались каждый день, когда были… маленькими.

По печали в ее голосе я догадался, что она хотела сказать «друзьями».

— Не говори Шарлоту, — велела она. — Не говори даже, что я приходила. Он станет ревновать. Шарлот всегда ревнует, когда я… — она помедлила и очень мило покраснела, — …когда я хочу дружить с его друзьями.

— Я думал, ты меня терпеть не можешь.

Она отвернулась, застегнула сорочку, накинула на плечи халат и завязала пояс.

— В первый же день я допустила ошибку, сказав Шарлоту, что ты лучше остальных его друзей. С тех пор он постоянно меня дразнит. Проще было не обращать внимания на вас обоих.

Виржини взяла со стола книжку, подаренную Марго, увидела подпись и улыбнулась.

— Твое имя, ее имя и дата. Для Марго этого достаточно. У нее очень простой взгляд на жизнь.

— А у тебя — сложный?

— Посложнее, чем у Марго!

Я забрал книгу и положил обратно на стол. Прямо за нами стояла кровать. Неужели я один это сознавал? Как бы то ни было, момент был упущен. Даже не момент, а лишь призрачный намек на него.

Я дремал, когда в мою комнату ворвался Шарлот.

— Как самочувствие? — почти с тревогой спросил он. — Прости, ужин затянулся. Мама хотела обсудить сегодняшние события. Она всегда так делает, когда что-нибудь стрясется. — Шарлот озадаченно осмотрелся, как будто не увидел в комнате привычного предмета мебели или картины, а потом пожал плечами и вопросительно посмотрел на меня.

— Все хорошо.

— Вот, должно помочь… — Он приподнял полу фрака и достал оттуда бутылку вина и половину холодного цыпленка. — Я умолял маму плеснуть тебе хоть полбокала — но она и эту малость разбавила водой. Так что вот, подкрепись! — Он поставил на стол бутылку и откусил кусок от куриной ножки, прежде чем передать ее мне. — Ешь. Охота на волков разжигает аппетит.

Мы весело улыбнулись друг другу.

— Что думаешь о Виржини? — вдруг спросил Шарлот. Видимо, по моему лицу он сразу что-то понял и оттого нахмурился. — Она не такая уж дурнушка.

— Дурнушка?! Да она красавица! — воскликнул я с жаром.

Тут он просиял.

— Она тебе нравится! Я ей так и сказал.

— А ты разве против? — спросил я, вспомнив предупреждение Виржини и решив, что Шарлот меня испытывает. Однако лицо у него было открытое и довольное, а улыбка казалась вполне искренней.

— Что ты! Мы друзья, она — моя сестра… Но имей в виду. — Шарлот достал из кармана два бокала зеленоватого стекла с тонюсенькими ножками — тоньше детского мизинца. — Обидишь ее — будем драться на мечах. Я владею мечом куда лучше и наверняка тебя убью. Как ни жаль.

Он наполнил бокалы вином, вручил мне один, а свой поднял.

— За наше здоровье! И за счастье Виржини.

Мне показалось, что мы, сами того не заметив, пришли к некоему важному соглашению. Однако отец Шарлота считал иначе. На следующий день он пригласил меня в свой кабинет, чтобы прояснить два момента. Первый — что он передо мной в неоплатном долгу, ведь я спас жизнь двум его дочерям. Он считает меня своим сыном и готов оказывать мне покровительство до конца жизни — если, конечно, я не навлеку позор на семью. Это был очень щедрый жест с его стороны, даже для 1734 года, когда герцогам уже не приходилось воевать за свои земли. Второй момент: на Виржини мне лучше даже не смотреть. Я еще слишком юн и не понимаю, как устроены женщины: из благодарности она наверняка решит, что любит меня. Герцог твердо верил, что я этим не воспользуюсь.

Новая жизнь старых рецептов

Наутро после ужина — столь же торжественного и церемонного, как и первый ужин в замке де Со, мы с Шарлотом уселись в ту самую золоченую карету, на которой в начале каникул покинули академию. Виржини не вышла меня провожать. Последний раз я видел ее за ужином, заплаканную и безмолвную. К еде она почти не притронулась и рано отпросилась к себе: герцог дал ей разрешение прежде, чем герцогиня успела отказать.

Первые пятьдесят миль нашего путешествия Шарлот молчал. Не от обиды или гнева, нет: ему было стыдно.

— Моя мать может быть очень упряма, — наконец произнес он. — Но я не сдамся и все равно буду приглашать тебя в гости.

— А она велела больше меня не звать? — упав духом, спросил я.

Он резко помотал головой. Еще несколько миль мы ехали в молчании.

— Пойми, — сказал он, когда наш экипаж подъехал к трактиру, — сестра моя тоже может быть упряма.