Последний платеж

— Он засмеялся, увидев недоумение на моем, тогда еще действительно полуребячьем лице, лице безусого парня, ходившего три года в помощниках штурмана, далекого от политических бурь и штормов. Я невольно ответил: «Но ведь пакет был так крепко запечатан!» Тут они оба засмеялись — и он, и Бертран…

Принц не стал уже вставлять реплик, поглощенный рассказом. Он тоже восхищенно захохотал. Эдмон продолжал:

— Он, я имею в виду покойного императора, взял меня за ухо и, подтолкнув поближе к канделябру, стоявшему на столе, словно, чтобы лучше разглядеть мое лицо, спросил: «В тебе, паренек, нет итальянской крови?» Я вынужден был пожать плечами и ответил: «Дед моего деда хвалился, говорят, тем, что будто бы его дед был внуком некоего итальянского поэта…» «Как же твое имя, милейший?» — спросил император. Я без смущения ответил: «Дантес»… Я и понятия не имел тогда, о каком поэте мог толковать мой пра-пра-прадед! Наполеон, пардон, император, еще ближе подтянул меня к свету и пристально минуты две, вглядевшись, произнес только три слова: «Все может быть!»

— На этом и закончилась аудиенция? — вскричал несколько разочарованно Луи-Наполеон.

— Нет, — ответил Эдмон, — император поинтересовался и тем, кто мои родители, какой их возраст… Спросил также, кто арматор корабля «Фараон», привезшего ему письмо с печатями, письмо, которое он, видимо, ожидал… Когда я назвал ему имя арматора — Моррель, он опять улыбнулся и произнес: «Мне знакомо это имя… Рад, что он причастен, хотя бы косвенно к сегодняшним хорошим вестям»… И после этого он протянул мне руку для… пожатия…

— А может быть… для поцелуя? — с трепетом в голосе спросил принц Луи. — Ведь вы же были действительно мальчик по сравнению с ним. Мальчик, — подчеркнуто повторил он, — а он — император! Вы не считаете, что его рука была протянута вам для поцелуя? — полувопросом еще раз повторил Луи.

Эдмон отрицательно покачал головой.

— Я хорошо знал, как протягивает руку для поцелуя наш марсельский архиепископ… Вот так…

И он даже показал, как именно.

— А император, — он уже втянулся в произнесение этого слова, — протянул мне свою руку вот так! — и он показал, не оставляя места для сомнений, как была протянута рука императора ему. Совершенно, как равного равному, как взрослого взрослому, как мужчины мужчине…

Принц Луи-Наполеон взорвался новой вспышкой восторга, почти пароксизмом восхищения:

— Вот вам и брехня о высокомерии императора! — вскричал он, даже ногой топнув от избытка чувств. — Да ведь это же образец демократизма: пожатие руки простому юному моряку, рядовому марсельцу…

— Простите, сударь… — холодновато остановил его граф Монте-Кристо. — В тот момент я не был простым моряком и рядовым марсельцем… Отец мой был известным портовым лоцманом, уважаемым всеми, и я, как уже кажется, сказал об этом, вел самостоятельно на правах капитана крупнотоннажное торговое судно из весьма дальнего и важного рейса, поймите это, сударь… А не предусмотренный арматором заход на Эльбу мог стоить потери весьма ценного груза… И императору все это было совершенно ясно, и уже поэтому он не мог протянуть мне свою руку для поцелуя.

— Но и это была бы великая честь! — возразил каменно молчавший до этого Жорж-Шарль.

— Для искушенного политика возможно, — с небрежностью бросил ему Эдмон. — Оппортунист, предвидевший возможность возврата его на трон, вероятно, был бы счастлив такому случаю, но простодушный моряк мог и не оценить такой чести…

Принц Луи примирительно вмешался:

— Факт остается фактом — рукопожатие моряка и императора имело место в действительности, и ему надлежит войти в историю!

— Я нимало не претендую на упоминание какого-нибудь историка, господа, — не без некоторой надменности промолвил Эдмон. — Лучше быть малоизвестным графом Монте-Кристо, чем широко и прискорбно известным… — он непроизвольно глянул в сторону Жоржа-Шарля Дантеса и оборвал свою фразу.

Принц Луи, однако, не хотел бросать начатое, как видно…

Он долго многозначительно молчал, и после этого сказал: