Последний побег

Впрочем, по всей России плачут наши матери…

Гараев познакомился с этим осужденным мужиком случайно, по крайней мере ему так показалось. А точнее, мужик сам познакомился с ним, когда Григорий стоял дней десять назад на одном из постов «гаража» — так назывался объект охраны, где парковались и ремонтировались автомашины трудовой колонии. С утра тогда начал было накрапывать дождь — но скоро перестал. Однако много ли надо, чтобы нагнать море тоски, когда вокруг столько серых заборов? Гараж просматривался насквозь — от вышки до вышки, которые в количестве четырех штук стояли по углам зоны и напоминали избушки на курьих ножках — перекосившиеся, низкие, черные. Сидя на широкой чурке, Григорий наблюдал, как по приставленной к дощатому пристрою гаража высокой лестнице поднимается «полосатик». Вот он шустро забрался на крышу и, винтом развернувшись к свободе, невысоко, словно случайно, поднял руку — махнул и тотчас опустил.

— Ко-оля! Ко-оленька! — раздался вдруг женский голос, высокий, пронзительный, страшный. Гараев высунулся из окна: метрах в двадцати от колючей проволоки, на высокой куче опила стояли две женщины — старуха в черном и молодая в сером плаще и красных резиновых сапожках. Часового они пока не видели.

— Ко-оля! — снова закричала старая. А молодая стояла рядом и молчала, неподвижно вглядываясь в зону.

Осужденный на крыше глянул в сторону вышки, снова повернулся лицом к женщинам — и замер. Так стоял, опустив руки, и смотрел на них, а Гараев не знал, что делать, — такие контакты допускать нельзя. Слегка замявшись, он подошел к двери и скинул крючок.

Первой заметила солдата старуха — она сразу дернула молодую за рукав и, не отпуская девушку, повлекла ее за собой вниз. Та чуть ли не бежала за ней, видимо, матерью «Коленьки», которая даже оглянуться боялась, словно сам черт, а не человек в форме появился в дверях вышки. Сам «Коленька», мужик сорока с лишним лет, безнадежно, не шелохнувшись, смотрел вслед удаляющимся по дороге женщинам.

— Эх, солдат, солдат! — сказал, медленно подходя к вышке, спустившийся с небес на землю мужик… — У тебя ведь тоже мать есть? А от сумы да тюрьмы на Руси не зарекаются…

За воздух и кусок мыла приходится платить, а за любопытство и в камеру запирают. А что такое камера? А сколько тебе лет, солдат?

На следующий день Валерка Ширинкин прибежал на га-раевский пост, как они и договорились, утром, потому что снова был подменным. Оставив автомат товарищу, Григорий явился на КПП и заявил начальнику:

— Борис, пусти меня в зону — там один землячок чаем хочет угостить.

Зацепин показал лицо из-зажурнала, который он читал, лежа на лавке, и удивленно улыбнулся.

— А кто это такой? — спросил он и, вытянув руку, взял со стола пачку карточек, похожую на большую колоду карт.

— Некто Куимов.

Начальник караула быстро перебрал колоду и остановился, видимо, сначала на фотографии, внимательно прочитал губами содержание. Потом он все-таки передернул Гараева своим чуть насмешливым взглядом — но и не более.

— Десять лет за разбой на большой дороге, — весело сообщил он, — хороший у тебя землячок. Зачем тебе это?

— Интересно, что за человек.

— Да-а-а! — протянул начальник и добавил так, словно действительно уже был стариком: — Тебе еще интересно! Ну, иди — только быстро.

Гараев первый раз в жизни открыл дверь в зону. И даже показалось ему, что воздух здесь тяжелей, а земля — тверже. Зона на самом деле имеет свой запах, начинающийся у параши, но земля — это просто глина, почти сразу после дождя каменеющая под солнцем. Осужденные, вероятно, еще пили по своим балкам и закоулкам чифир, но Григорий уже знал, где находится помещение вулканизаторской. Все здесь было как в рядовом гражданском гараже где-нибудь в провинции. Он прошел мимо четырех широких красноватых ворот боксов, а в пятых, дернув за железную скобу, открыл маленькую дверь, повернул направо. Открыл еще одну дверь — и остановился, чуть испуганно вглядываясь в черную яму мастерской.

— Заходи, начальник! — раздался оттуда тяжеловатый голос Николая. — Не бойся — я солдат еще не убивал.

— Надо будет — убьешь, наверное, — ответил, как поздоровался, Григорий — и осторожно переступил порог.

— И сейчас надо — но не солдат. Солдаты — это дети, которым вдруг показалось, что они воины.

— Оскорбляешь…

Наконец-то Гараев разглядел его: Николай сидел у дощатого стола под маленьким квадратным окошком и действительно пил чифир из большой прокопченной кружки.

— Проходи, — пригласил он еще раз, — садись и раздели участь — для тебя заваривал, давно жду.

— Пусть волки делят с тобой участь. Я в темноте плохо вижу, — ответил Григорий, присаживаясь на табурет.

Николай добродушно улыбнулся и осторожно пододвинул горячую кружку гостю. И лишь потом парировал:

— Кто из нас в темноте, еще не известно…

— А известно, кого это надо убивать?