Последний подарок Потемкина

Это было пятиэтажное здание. Пара обшарпанных эркеров по обеим сторонам арки претендовали на архитектурный изыск. В остальном же – классический петербуржский доходный дом начала века. Пройдя всего несколько шагов, Сенька понял, что этот дом имеет форму тупого треугольника, который клином врезается в неизвестную ему улицу, пересекающую Боровую под углом в 45 градусов. Продолжая усеченную вершину треугольника, перед ним лежал, треугольный же, маленький садик. Скорее, сквер. Несколько чахлых деревцев. Кусты непонятных растений. Пара скамеек. И покрытая прохудившимся асфальтом площадка.

На этой площадке с большим увлечением играла в классики сама с собой худенькая девочка лет десяти. Прыгая на одной ноге и ею же толкая битку из квадрата в квадрат, начерченные мелом на морщинистом асфальте, девочка предавалась своей игре с истинной страстью. Высунув от усердия язык, она очень старалась не попасть битой – баночкой из-под гуталина, на черту. Или, упаси господи, не наступить на черту ногой…

Увидев Сеньку, она приветливо посмотрела на него любопытными серыми глазами и остановилась, не закончив очередного прыжка. Две пепельные косички, пучками торчавшие по обеим сторонам ее узкого лица, ещё несколько секунд смешно шевелились, открывая маленькие уши.

– Хочешь поиграть? – с надеждой спросила девочка. Сенька одарил ее насмешливым взглядом, выражавшим целую гамму чувств. Как по отношению к игре в классики, так и к самой страстной любительнице этой игры.

Да даже если бы он и позволил себе переступить огромнейший возрастной барьер в четыре года и мужскую гордость и согласился бы на это чисто девчоночье предложение – опухшие несгибающиеся ноги вряд ли позволили ему прыгнуть. Даже пару раз.

– Если не любишь «классики», можем в «фантики», – не сдавалась девочка.

– Ты не бойся, у меня фантики есть, много… Я тебе одолжу. У нас тут конфетная фабрика рядом. Нам оттуда фантики приносят. Разные. И «Мишку на Севере», и «Кара-Кум», и «Грильяж», и «Белочку». Ты какие больше любишь? Я – «Белочку».

– Ты это про фантики или про конфеты?

– И про фантики, и про конфеты. И сами белочки мне очень нравятся… Они такие рыженькие, красивые… Ну, что, поиграем?

– Ты, случайно, не из кружка «Юный натуралист»? – не удержался Сенька.

– Нет, я просто зверей люблю – тех, которые не злые.

Он тут же пожалел о своей злой шутке.

Любительница игр и пушистых грызунов обиженно поджала сначала губы, а потом ногу, и прыгнула, подтолкнув биту-баночку сразу через два квадрата.

«Однако! – подумал про себя Сенька с удивлением, – двигается она довольно бодро для блокадного ребенка».

– Послушай, – произнес он примирительно, – ты не видела здесь старуху с белыми волосами? То есть и не старуху совсем, а просто женщину. Не молодую и не старую. У нее длинные светлые волосы и очень светлые глаза… и ноздри немного необычные…

– Необычные – это какие? – опять остановилась она в полупрыжке.

– Ну, широкие, что ли…

– Вообще, на тетю Любу похоже, да и на тетю Надю тоже…

– Это кто такие?

– Это мои тетки, мы тут все вместе живем, Боровая, 26, квартира 30.

– А они в Лапландии бывали когда-нибудь?

– Вряд ли, они все из-под Кулотина.

– Откуда?

– Кулотино – это станция такая, недалеко от Новгорода, на полпути между Ленинградом и Москвой. Там у моего деда дом… Был… В деревне…

Было заметно, что она тщательно выбирает слова, словно боясь сказать, что-то лишнее. И, чтобы не смущать ее, Сенька спросил:

– Так ты с тетками и мамой теперь здесь живешь? На Боровой?

Девочка опустила глаза и тихо сказала:

– Только с тетками, мамы нет больше…

– От голода?

– Нет, ее убили…

– Немцы, во время бомбежки?

– Нет, не немцы, – прошептала она ещё тише, – ее на Боровом мосту убили… и сбросили в Обводный…

Худенькие плечи вздрогнули. Потом ещё пару раз. Сенька нащупал в кармане когтистую лапку крокодила и пожал ее на прощанье.

– Закрой глаза, дай руку, – он взял ее узкую прохладную ладошку и вложил в нее обломок броши, – теперь смотри. Только не уколись. У него когти очень острые. Это тебе, ты ведь зверей любишь.

– Тех, которые не злые, – уточнила девочка, внимательно осматривая сияющего червонным золотом зверя. – А куда второй глазик делся?

– Выпал, – хмуро ответил Сенька, – и исчез куда-то. Я весь пол исползал, но так и не нашел.

– Он, похоже, под диван закатился и лежит там себе, тебя дожидается, – засмеялась девочка. И, прищурившись, добавила: – Да, он точно под диваном. Ты его обязательно найдешь. Это изумруд. Волшебный камень. От многих бед оберегает.

– Откуда ты про это знаешь? Ну, про камни, про изумруды…

– Тетки рассказали, они здорово в камнях разбираются, их дед научил.

– Он что, ювелир?

– Да нет, он, скорее, охотник, собак борзых разводит, – она опять засмеялась, – и дочерей… – Смех у нее был серебряный, как тихий колокольчик, – моя бабушка так часто шутила. Александра Фёдоровна… Ее так в честь императрицы назвали. У них с дедом их семь, дочерей:

– Вера, Надежда, Любовь, Анна, Мария, Клавдия, Зинаида… – Тут она опять замолчала, и Сенька сразу понял, кто такая Зинаида. Была…