Последний подвиг Святослава. «Пусть наши дети будут как он!»

– Ладно, ступай! – кивнул варягу Святослав. – Да спроси заодно у ромеев про Регнвальда, почто его не оказалось среди наших пленных, возвращенных нам при обмене.

Калокир, узнав, что Цимисхий вызвал Святослава на поединок и князь принял вызов, в страшном беспокойстве прибежал к Святославу. Калокир застал князя за утренней трапезой. Святослав усадил грека за стол рядом с собой, желая поделиться с ним своей радостью. Однако приятной беседы у них не получилось.

Калокир завел речь о том, что у ромеев издавна применяются на деле всевозможные подлые уловки, придуманные ими как раз для таких вот поединков.

– У славян во время схватки один на один такие подлые приемы не используются, – молвил Калокир, не притрагиваясь к еде. – Славянам до ромейского коварства далеко, ведь они только-только вступили в мир цивилизованных народов. Потому-то, княже, тебе опасно выходить на поединок с Цимисхием, который с детских лет пребывает в ромейском войске и выучился не только владению оружием, но и подлым уловкам. У тебя не получится честного поединка с Цимисхием, ибо тот по своей натуре – человек бесчестный. Цимисхий непременно попытается одолеть тебя с помощью коварного приема. Ты с этим раньше не сталкивался, поэтому легко попадешься на уловку Цимисхия. Не ходи на этот поединок, князь.

Святослав в сердцах швырнул на стол деревянную ложку.

– Сначала Свенельд каркал мне об этом, теперь ты каркаешь! Сговорились вы, что ли?

– Цимисхий жаждет твоей смерти, князь! – Калокир постарался придать убедительности своему голосу. – Одолеть тебя Цимисхий сможет только с помощью коварства, благо он на это мастак. Вся эта затея с поединком изначально задумана Цимисхием как преднамеренное коварство. Откажись от поединка, князь.

– Я не хочу, чтобы Цимисхий подумал, будто я устрашился биться с ним, – сказал Святослав, – а посему поединок состоится завтра. Я благодарен тебе, друг мой, за предупреждение. Завтра я буду вдвое осторожен и не попадусь на хитрые уловки Цимисхия.

В отчаянии Калокир разыскал Свенельда, зная, что из всех воевод только он один умеет иногда настоять на своем в споре с князем.

Свенельд находился на дворцовой конюшне, где он осматривал лошадей и беседовал с конюхами, которые жаловались ему на все усиливающуюся нехватку овса и сена.

– Не тревожься, друже, – спокойно отреагировал Свенельд на излишне эмоциональную речь Калокира. – Никакого поединка не будет. Уж я об этом позабочусь!

Старый варяг заговорщически подмигнул Калокиру.

На переговоры с ромеями Свенельд взял с собой Харальда, который знал греческий язык.

Из ромейского стана на встречу со Свенельдом прибыл военачальник Иоанн Алакас.

Сначала Свенельд пожелал узнать, жив ли плененный ромеями Регнвальд, и если жив, то почему ромеи не выдали его при обмене пленными. Из ответа Иоанна Алакаса явствовало, что Регнвальд жив-здоров. Ромеи готовы освободить его при условии, что и русы отпустят из плена троих знатных греков. Иоанн Алакас назвал их имена.

Свенельд удовлетворенно кивнул и сразу перешел к главному.

– От василевса ромеев к нашему князю пришел вызов на поединок, мол, кто из них двоих победит, тот и станет властелином всего, – промолвил старый варяг таким тоном, словно его отвлекают от важных дел какой-то заведомой глупостью. – Так передай же, ромей, ответ князя Святослава василевсу Цимисхию. Святослав лучше врага понимает, в чем его польза. Если Цимисхий не желает более жить, то есть десятки других способов добиться смерти; пусть василевс выберет любой, какой захочет. Цимисхий может и считает себя по положению равным со Святославом, но по сути дела Цимисхий – это обычный убийца истинного василевса Никифора Фоки. Святослав не желает осквернять свой меч кровью человека, запятнавшего себя столь недостойным деянием.

Харальд с большим удовольствием перевел все сказанное Свенельдом с русского языка на греческий, видя, как покраснело от еле сдерживаемого негодования надменное лицо Иоанна Алакаса.

* * *

Не прошло и часа, как Иоанн Алакас почти дословно передал Цимисхию все, сказанное Свенельдом, снабдив это собственными комментариями, полными неприкрытого презрения к русам.

Цимисхий в душе был скорее рад такому обороту, так как уже пожалел о своем столь необдуманном поступке. Душевные порывы частенько толкали Цимисхия то в омут греховных страстей, то в пучину кровавой мести, то на стену вражеской крепости под градом стрел… Даже заговор против Никифора Фоки был для Цимисхия неким приложением к его любовной связи с василиссой Феофано. Цимисхий понимал, что если Никифор Фока обо всем узнает, то Феофано, скорее всего, отделается каким-нибудь незначительным наказанием, его же непременно казнят. Поэтому Цимисхий нанес удар первым и убил Никифора Фоку. Правда, и с красавицей Феофано Цимисхию пришлось расстаться по воле сурового патриарха Полиевкта, зато ему достался царский трон.