Последний поезд на Ки-Уэст

Защитит ли меня Сэм, если Фрэнк вдруг объявится по мою душу? Можно ли ему доверять?

Дойдя до номеров, мы останавливаемся.

— Это наши, — говорит Сэм, сначала открывая дверь в мой номер. — Если хотите, я могу его осмотреть.

— Да, пожалуйста.

Он достает из-за пояса пистолет.

Я следую за ним, закрываю дверь и прислоняюсь спиной к стене. Сэм ставит наши сумки на пол и включает свет. С пистолетом в руке он по-военному сноровисто осматривает комнату, ванную и стенной шкаф, после чего опускает оружие.

— Порядок. Если что, я буду рядом.

— Вас беспокоит, что Фрэнк может за мной прийти?

— Я не знаю. Цветы…

— Они меня напугали, — против своего желания признаюсь я. Я всегда гордилась своей способностью выживать, тем, что я сильная, и мне противно, что Фрэнк Морган отчасти заставил меня усомниться в этом.

— Понимаю. У нас недостаточно улик, чтобы арестовать его, — говорит Сэм. — Фрэнк не дурак. Он многие годы налаживал контакты с нужными людьми в правительстве. Ходят слухи, что у него есть свои люди даже в ФБР, что меня не удивляет. Другие агенты пытались завести на него дело, а в итоге наживали себе одни неприятности, а то и пулю.

— Считаете, он понял, что вы работаете на правительство? Что вы из ФБР?

— Не знаю. Отчасти меня выбрали для этой миссии потому, что в Нью-Йорке меня никто не знает. Я работал в основном во Флориде и немного на Кубе. Но Фрэнк не показался мне очень доверчивым человеком, так что я не удивлюсь, если он копнул глубже.

— Должен же быть какой-то способ вытащить меня из этого. Должно же быть что-то такое, что позволит упечь его за решетку.

— Со своим ближайшим окружением он ведет себя очень предусмотрительно. Его политика — страх и подкуп. Мелкие сошки слишком ненадежны. У них нет никаких доказательств и реальных выходов на него.

— Я вхожу в его ближний круг. Жена, как никто другой, в курсе всех дел.

— Вы не будете выходить замуж за Фрэнка Моргана.

— Потому что он преступник? — с бьющимся сердцем спрашиваю я.

Скажи мне, что ты тоже. Скажи, что тоже хочешь меня, что для тебя это не просто работа, что ты захотел меня еще в тот раз, когда увидел в поезде, что…

У него дергается лицевой мускул.

— Нет, не только потому, что он преступник.

— Почему?

— Вы знаете, почему.

— Вы об этом никогда не говорили, — отвечаю я. — Откуда мне знать?

— Потому что ты — моя.

Это произнесено шепотом, но в номере стоит такая тишина, а мое сердце бьется так громко, что это вполне можно счесть за крик.

— Мне не хочется оставаться этой ночью одной, — говорю я, делая неуверенный шаг в его сторону.

Подойдя к нему почти вплотную, я останавливаюсь и, обняв его за шею, подтягиваю его голову к себе так, что еще чуть-чуть, и наши губы соприкоснутся.

— Ты веришь мне? — спрашивает он.

Да.

— Не больше, чем остальным. А ты поцелуешь меня? По-настоящему?

Вместо ответа он легко прикасается к моим губам и, обняв меня за талию, тесно прижимает к себе. Он целует меня с неожиданной нежностью, точно мы только-только узнаем друг друга, приноравливаемся друг к другу в объятии.

— У меня это не первый раз, — говорю я.

Мне кажется, я знаю его уже достаточно хорошо, чтобы не переживать из-за его реакции и не ждать осуждения. Но в то же время мужчины такие странные в этих вопросах, что невозможно предугадать, что он скажет.

— И у меня не первый, — с насмешливой улыбкой произносит он, ведя рукой по моей спине к застежке платья. — Сейчас начнутся сложности, — предупреждает он, расстегивая первую пуговицу.

— Сложностей я не боюсь, — шепчу я, целуя его в шею.

— Чего нельзя сказать обо мне.

Он расстегивает еще одну пуговицу. И еще одну.

Платье падает на пол.

Что меня больше всего удивляло в тех томных вечерах украдкой, когда мы с Билли валялись голышом на диване, пока его родители где-то прохлаждались, так это возможность чуть-чуть узнать другого — рассматривать веснушки на спине, прислушиваться к вздохам, ощущать дрожь тела, но в остальном все было загадкой. Мне казалось, физическая близость, возникшая между нами много лет назад, была ключом, дававшим доступ в запертую комнату, где хранится уйма интересного, тогда как на самом деле это была совсем другая комната — неинтересная, с продавленным диваном и скучным видом на дорогу.

Я не готова открыться Сэму целиком, и сейчас радуюсь тому, что между близостью телесной и душевной есть разница, и я могу выбирать, какую часть себя отдать другому, что есть свобода выбора.

Мы падаем на кровать, неуклюже шарим руками, и вот уже последняя одежда летит на пол, наши конечности переплетаются, и тут я хохочу во весь голос.

— Ты потрясающая, — шепчет мне Сэм.

Я улыбаюсь и, извернувшись, сажусь на него верхом.

— Мне хорошо, — говорю я, ловя его губы ртом.

С Билли было иначе. Возможно, кто-то скажет, что этот мужчина старше, он видел жизнь и сам все знает. А может быть, это я стала другой.