Последний поезд на Лондон

Зофи встала и повернулась одним движением, так, словно на скамье рядом с ней вдруг оказался огромный паук. Ее глаза вперились в сияющую металлом табличку: «Nur Für Arier» – Только для арийцев.

– Ой! Мама говорит, что это позор, как наци обращаются с евреями. И что мы все должны быть заодно с ними.

– Ну вот Штефан и поддерживает, – произнес Дитер. – Стоит, как и положено еврею.

– Не валяй дурака, Дитер! – заявила Зофия Хелена.

– А я и не валяю. Он еврей. И в школе теперь сидит за желтой лентой, на последнем ряду, вместе с другими евреями.

– Нет.

– Да. И от нас их отделяют два пустых ряда.

Зофия Хелена посмотрела на Штефана, но ему нечего было сказать ей в ответ.

– Ты… Так ты, Штефан, еврей? Но ты совсем не похож.

Штефан притянул к себе Вальтера:

– А как, по-твоему, выглядит еврей?

– Но… Почему вы тогда не уезжаете? Мама говорит, что уезжают все евреи, особенно те, у кого есть деньги, а вы… вы же богатые.

– Отец не может бросить фабрику. В ней все наши деньги. Без фабрики у нас ничего нет.

– Ты мог бы поехать в школу в Америку. Или… Стефан Цвейг ведь в Англии? Ты мог бы поехать к нему, учиться писать.

– Не мог бы, – ответил за него Дитер.

– Почему? – вскинулась Зофи.

– Мы не можем оставить маму, – сказал Штефан.

– Значит, когда ей станет лучше, – стояла на своем Зофи.

Штефан всем телом подался к Зофии Хелене и прошептал ей на ухо так, чтобы Вальтер не услышал:

– Тем, у кого рак костной ткани, лучше не становится.

И тут же пожалел о своих словах. Он не привык говорить о болезни мамы, тем более так, чтобы причинить кому-то боль. Почему же сейчас ему захотелось сделать Зофи больно? Он почувствовал себя грязным, недостойным ее. Грязным евреем, как звали его теперь все учителя – все, кроме господина Крюге, учителя литературы.

Штефан подался назад, желая и в то же время не желая извиниться перед Зофи. Его так и подмывало спросить, зачем она пришла сегодня в парк с Дитером. Хотелось свалить на нее вину за то, что он солгал отцу, хотя и это было бы неправильно; он сам во всем виноват, незачем было поддаваться на уговоры Дитера и приходить сюда. Поэтому он просто стоял и гневно смотрел на нее, а она на него – совсем иначе.

В другом конце променада раздались приветственные возгласы и глухое тяжелое «топ, топ, топ». Марширующие ноги.

– Идем, Вальтер, – встревожился Штефан.

– Ты же обещал…

– Нам надо вернуться к папе.

– Тогда я расскажу ему, что ты водил меня в парк.

– Вальтер… – Штефан взял брата за руку, но тот вырвался, отлетел к Зофи и врезался в нее с такой силой, что оба упали на скамью, причем Вальтер оказался более или менее у нее на коленях.

– Папа говорил, два часа, – продолжал ныть Вальтер. – Столько еще не прошло.

Штефан хотел забрать у Зофи брата, но девушка обняла его обеими руками:

– Штефан…

Отряд штурмовиков был уже виден.

– Вальтер, я кому сказал. Идем сию же минуту!

Вальтер заплакал, но Зофи, то ли услышав панику в голосе Штефана, то ли увидев штурмовиков, а может, и то и другое, отпустила мальчика. Штефан попытался взвалить его себе на плечо, но Вальтер опять вывернулся и, потеряв равновесие, упал на землю.

– Вальтер! – вскрикнула Зофи и склонилась над малышом, чтобы помочь. – Вальтер, ты не ушибся?

Тем временем штурмовики, не ломая строя, уже поворачивали к ним.

– Дай Штефану твою булавку, Дит! – распорядилась Зофи, усаживаясь на лавку вместе с Вальтером и стараясь казаться спокойной. – Быстрее!

Дитер уставился на нее в недоумении.

Штурмовики остановились прямо напротив них, и командир спросил:

– Что здесь случилось?

– Ничего. Все в полном порядке, господин, – ответила Зофи.

Командир окинул взглядом ее, Вальтера и Дитера, сидевших на скамейке, и посмотрел на Штефана, который стоял перед ними. Под его взглядом Штефан вдруг почувствовал себя голым в пиджаке без свастики, как у Дитера, этой новой «венской булавки безопасности».

– Мы не с ним, – громко заявил Дитер.

– Он еврей? – спросил командир отряда.

– Да, – сказал Дитер.

– Нет, – тут же добавила Зофия Хелена.

Лицо штурмовика оказалось так близко к лицу девушки, что Штефан едва сдержался, так ему захотелось схватить этого типа за воротник и оттащить прочь. Вальтер на коленях Зофи заплакал по-настоящему: не из вредности, чтобы добиться чего-нибудь, а от страха.

– А этот малец кто – братишка еврея, который плачет от страха, сидя на лавочке, на которой евреям сидеть запрещено? – поддразнил малыша штурмовик.

– Он не мой брат, – сказал Штефан.

– Он мой, – ровным голосом произнесла Зофи. – Он мой брат, господин.

Штефан облизнул губы. Во рту вдруг стало невыносимо сухо.

Штурмовик повернулся к отряду:

– Как думаете, этот молодой еврей пришел в парк поразмяться, верно?

Штефан не понял, кого тот имеет в виду – его или Вальтера. И почувствовал тонкую горячую струйку в штанах, но вовремя сдержался, чтобы не обмочиться у всех на виду.

– А ну-ка, покажи нам, как ты маршируешь! – потребовал штурмовик, теперь уже явно обращаясь к нему.

Вокруг собирались зеваки.

– Ты что, не понял?! – возмутился штурмовик.