…Она шла к нему на встречу с радостью, ей очень он нравился, Юрко Сторожук. Парень был на три-четыре года старше и казался ей, девчонке, мужественным, очень смелым: стоило только посмотреть, как лихо сбивал он на чуб «кубаночку», послушать его небрежные, словно бы о самых обычных делах, рассказы о первых боях с гитлеровцами на границе в июне 1941-го. Юрко был из местных, накануне войны проходил срочную службу в армии, потом, в самом начале 1942 года, неожиданно объявился в селе — в потрепанном кожушке, припадающий на левую ногу. Семья у него была хорошая, родители в колхозе до войны ходили в ударниках, потому и поверили Юрку, когда стал он искать партизан. Немаловажным было и то, что служил в армии, по его словам, участвовал в боях, в селе объявился раненым, говорил всем — бежал из лагеря. В первые месяцы оккупации отец Юрка как-то внезапно исчез — ушел в лес по хворост и не возвратился. Слышали люди в тот день взрыв, вот и решили, что старый Сторожук напоролся на мину, много их лежало в земле в ожидании своих жертв. Мать Юрка занемогла, недолго протянула и тихо отошла, как говорили в селе. Остался он один хозяином хорошо поставленного на дальней окраине села дома. И когда в отряде решали, как лучше использовать Юрка в партизанской работе, то определили ему быть хозяином подпольной перевалочной базы: люди из леса отдыхали здесь перед трудным путем по оккупированной земле, и другие люди, пришедшие издалека, тоже находили здесь приют на окраине партизанских лесов. Использовалась для этих целей хата редко, а ее хозяина в лес вообще не допускали — связь с ним была односторонней. И вдруг участились тревожные случаи с теми из партизан, кто выходил на курьерскую тропу — некоторые из них исчезли бесследно. Это случалось со связными, судьбу которых проконтролировать было сложно, а установить, где терялись их следы, вообще практически невозможно. «Туда» и «обратно» через хату Юрка ходила только одна Ганночка, с нею все было в порядке, и это успокаивало.
Ганночке Юрко не просто нравился — она с некоторого времени страстно молила судьбу, чтобы с ним ничего не случилось, миновали его лихие напасти, оберегла бы от гестаповцев ее любовь…
И каждый раз, когда партизанские поручения позволяли ей проложить тропку через эту хату под веселой зеленой — цвет счастья! — крышей, у нее словно бы случался праздник сердца.
На этот раз задание было настолько срочным, что Ганночка вышла в свой рейс днем, чего никогда не делала. Так получилось, что день она шла по лесу, к хате Юрка на окраине села выбралась где-то сразу после вечерней зари. Что-то, она и сама не смогла бы сказать, что именно, насторожило ее. Может быть, то, что двери хаты обычно беспечного Юрка на этот раз были плотно прикрыты, занавески на окнах наглухо задернуты. Или вызвало тревогу глухое ворчание пса Сирка, запертого в сарае — обычно он носился по подворью.
Ганночка была уже опытной партизанкой, умела ценить мелочи, не оставлять без внимания даже мимолетную тревогу, доверять интуиции. Она не пошла, как обычно, в дом, по огороду подобралась к сараю, тихонько проскользнула в него, погладила узнавшего ее Сирка, поднялась по лестнице на чердак с сеном. Из слухового окна ей были видны и двор, и дом, и все, кто в него вошел бы или вышел. После долгого ожидания открылась дверь, и на крылечке появился Юрко. Он внимательно осмотрел все вокруг, что-то сказал вполголоса, расслышать его Ганночка не смогла. После этого на крыльцо вышел гестаповский офицер. Гестаповец сказал на ломаном русском — не приглушая голос, по-хозяйски уверенно:
— Учтите, вас не должны подозревать. Дайте нам знать, когда появится снова эта девица, мы ее возьмем так, что вам останется только горевать вместе с другими бандитами по поводу тяжелой утраты.
Офицер рассмеялся, улыбнулся и Юрко. «Боже ж ты мой, да это они обо мне!» — опалила Ганночку догадка. Она лихорадочно прикидывала, что ей теперь надо делать. Возвращаться в отряд, доложить командиру? Но сегодня ночью, это ей было точно известно, в хату Юрка придет связной из города, она должна была встретиться с ним, получить от него адрес конспиративной квартиры и пароль. Еще она твердо знала, что предателя надо ликвидировать любой ценой, но на самосуд права не имела, его судьбу должно решить командование отряда. Было так больно, как никогда в жизни, ведь не какой-то безвестный ей изменник и подлец оказался гестаповским осведомителем, а ее Юрко, тот голубоглазый хлопец, о счастье с которым, конечно, после победы, она мечтала.