Последний полустанок

Итак, я уже говорил, что вы, Валентин Игнатьевич, и другие близкие вам по духу товарищи частично повинны в неудаче первого космического полета «Униона». Вы помните, что редактор журнала, где собирались печатать статью о ваших работах, возражал против снимков иллюминаторов из «космической брони». Вас это тогда не насторожило? Не заставило хоть чуточку притушить саморекламу? Нисколько! Вы стали действовать через других лиц.

Я очень смущен, Валентин Игнатьевич, что вас, доктора наук, ставлю рядом с Медоваровым, помощником фотолаборанта Семенюком и даже с Риммой, которая сейчас работает официанткой. Но ведь вы все советские граждане. Думаю, что должны понимать всю сложность нашего времени, когда идет борьба двух политических систем…

Впрочем, я слишком примитивно рассуждаю… Вы морщитесь, и к тому же политика вас вообще не интересует… Тогда попробуем иначе. Есть добро и зло. Ясно, что вы не принадлежите к людям, которые окружили нашу страну авиационными и атомно-ракетными базами, то есть к тем, кто творит зло. Вы стоите где-то посредине.

А в наши дни борьбы за общее счастье это равносильно тому, что вы уже одной ногой в чужом лагере.

Вы презрительно усмехаетесь. Но я и сам чувствую, что вас не убедил. Тогда обратимся к фактам. Будьте добры, прочитайте еще несколько страничек.

Набатников приехал вовремя. Не успел он пройти в свой кабинет, как Дерябин предупредил, что от Пояркова получена кодированная радиограмма. Он просит вывести «Унион» на другую, более удаленную от Земли орбиту.

— Чем это вызвано? — спросил Набатников.

Дерябин молча указал на сигнальные точки, подтверждающие, что в «Унионе» не все благополучно — пробито несколько ячеек.

Это было полной неожиданностью для Набатникова.

— Что говорят специалисты?

— Разводят руками, — огорченно сказал Дерябин, и глаза его сердито сверкнули из-под очков. — Доказывают, что теоретически это возможно, но практически сомнительно. Правда, поверхность «Униона» достаточно велика, а потому вероятность встреч с метеоритами возрастает.

— Но ведь даже маленькие метеориты оставляют за собой ионизированный след. Хоть это обнаружили?

— Нет. Тут происходит какое-то странное явление. Видимо, Поярков не хочет во второй раз встречаться с метеоритами, превратившимися в спутники.

— О таком превращении я что-то не слышал. Еще одна тайна природы?

Дерябин рассеянно потрогал колючие усы.

— Не слишком ли часто мы на нее ссылаемся?

— А чем ты докажешь обратное?

— В том-то и дело, что это пока гипотеза.

Помедлив, Набатников наконец решился:

— Гипотеза или тайна, но орбиту придется изменить… Действуй, Борис.

Через несколько минут, убедившись, что операция прошла благополучно, Дерябин возвратился к Набатникову.

Он следил за полетом «Униона» по контрольным приборам и экранам. На одном из них, где горели сигнальные точки, Набатников задержался взглядом.

— Кроме этого, никаких особых повреждений не замечено? — спросил он недовольно.

— Техника вся в порядке. Самочувствие экипажа… — Борис Захарович запнулся и огляделся по сторонам, — …ну, в общем, так сказать, хорошее. Только вот с Тимошкой. — Он махнул рукой. — Идемте… Сами увидите.

В зале, где хозяйничали биологи, повисла настороженная тишина. Все были удручены и даже несколько обижены, что из-за простой случайности один из важнейших экспериментов оказался незавершенным.

На экране, к которому сейчас подошел Набатников, виден был одноглазый пес, добрый друг и помощник человека. В последние смертные свои минуты он, как рассказывают, тянулся к репродуктору, откуда слышал успокаивающий человеческий голос.

А голос этот дрожал. Почему? Ведь молодой ученый, тот, кому пришлось успокаивать Тимошку, не раз снимал с операционного стола трупы собак, над которыми проводил опыты во имя жизни людей. Но сейчас было другое. Всякий понимал, что в космической пустоте без воздуха не сможет существовать живое существо. Метеорит пробил стенки Тимошкиной камеры, и «одноглазика», как его ласково называли, не стало.

Набатников с грустью смотрел на плавающий в пустоте окоченевший труп, где у самой морды, будто дразнясь, кружился кусок сахара. Не успел его поймать Тимошка.

Возможно, лишь в эту минуту за все время полета «Униона» у Набатникова проснулось нечто вроде страха. Теоретические расчеты, экспериментальные данные — все это говорило, что метеорная опасность ничтожна, и вот вам в первом же мало-мальски длительном полете первая жертва. Судя по всему, метеориты были маленькие, такие легко сгорают даже в верхних слоях атмосферы. Но почему они попали в орбиту «Униона»? Значит, далеко еще не все изучено.

Сейчас Афанасий Гаврилович уже серьезно опасался не только метеоритов, но и всяких других неожиданностей. На ближайшей к Земле орбите, куда потом спустился «Унион», уже заметно сопротивление среды, и, хотя расчеты показывали, что его оболочка будет нагреваться в допустимых пределах, все же надо проследить за малейшим отклонением от орбиты, чтобы он не попал в более плотные слои атмосферы.

Неприятно, конечно, но пришлось сообщить в Москву о первой неудаче. К сожалению, она оказалась не последней.