Последний полустанок

Набатников перебегал с одного пункта на другой, кружился точно конь на цирковой арене, которую напоминая этот круглый зал. Нельзя было остановиться. Все стрелки приборов, все перья самописцев словно с ума сошли, готовые разбить стекла и выскочить на свободу. На экранах осциллографов зеленые змейки покинули привычную середину и поскакали вверх. А на больших контрольных экранах, где раньше просматривался путь чуть ли не каждой частицы светлой капелькой, скользящей по стеклу, сейчас шел такой ливень, словно в башню ворвалась весенняя гроза, захлопала дверями, рамами и хлынула бушующим потоком.

Радуясь и немного пугаясь, люди вскакивали с мест, ослепленно прикрывали глаза. Куда ринется эта брызжущая светом неуемная стихия?

Она перекинулась уже на четырнадцатый экран, хлынула как из разбитого окна, заметалась в пятнадцатом, постепенно затихая на противоположной стороне башни.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Автор никак не ожидал, что Димка Багрецов, особой храбростью никогда не отличавшийся, вдруг решится на такой отчаянный шаг. Но разве узнаешь заранее, кто будет героем?

Прозрачный шар уже не виден, исчез, растворился в сумерках, но черная птица резко выделялась на фоне лилового неба.

Тимофей поднял голову, стараясь рассмотреть лицо Димки.

— Ничего страшного. Доберусь.

Спустившись вниз, Вадим схватил его за руку:

— Не пущу… Понимаешь, не пущу!..

Бабкин повернул к нему удивленное лицо, и Вадим устыдился своей горячности. Похоже на то, что Тимофей отказался от рискованного опыта.

Сдвинув кепку на ухо, Тимофей почесал висок.

— А может, обойдемся? Мы, кажется, перестали подниматься.

— Боюсь, что над горами пойдем выше, — неуверенно сказал Вадим.

— В темноте ничего не сделаешь. — И, как бы приняв окончательное решение, Тимофей начал привязывать трос к ремню на всякий случай, для перестраховки.

Тонкие стальные жилки кололи пальцы. Тимофей морщился, совал палец в рот и сплевывал вниз, где темнело море. Потом придирчиво осмотрел ремень, подергал привязанный к нему стальной трос и туго подпоясался.

Тимофей понимал, сколько неприятных минут он вынесет, прежде чем доберется до ребра диска. Но это было необходимо. А кроме того, хотелось проверить анализатор. Он обязательно должен работать, иначе нарушится вся система исследований. Правда, Тимофей не знал мейсоновского аппарата, но, может быть, там пустяковое внешнее повреждение? Кроме того, смущала и другая неприятность: а что, если диск опять сделает какой-нибудь неожиданный разворот? Ведь этак и сорваться можно. Однако скорость истечения газов тут невелика — во всяком случае, так было раньше, — и только на большой высоте, в разреженной атмосфере, двигатели работали на полную мощность.

Опять и опять проверяя, сколь крепко он привязал трос к ремню, Бабкин инстинктивно медлил, оттягивал время. Стоило ли рисковать? Ведь пока еще диск летит низко.

Вадим с болью смотрел на друга, ясно представляя себе, что его ждет. Вот он вылезает из люка, хватается за первую скобу, протискивается под нее, затем, перебирая руками и ногами, ползет дальше. А кругом свистит ветер и манит вниз холодная пустота. Но почему это все должен испытывать Тимка? Почему? Птицу он сбросит, а что делать с анализатором?

Моря уже не было видно. Густая мгла поднималась к самому люку. Вадим покосился на часы, стал собраннее, спокойнее, вынул из кармана гребенку, расчесал свою пышную шевелюру и слегка дернул за трос, чтобы Тимофей обернулся.

— Погоди, Тимка. Через три минуты включится радиостанция. Послушаем. Вдруг ЭВ-2 опять испортился или еще какой-нибудь прибор? Исправлять — так заодно.

— Ну что ж, проверим. — Тимофей вздохнул, снял ремень, аккуратно положил его около лебедки и пошел в центральную кабину.

Багрецов сделал вид, что идет за ним, но тут же возвратился и, чтобы не раздумывать, затянул на себе ремень, потом свернул в кольца метров сорок троса и закрепил его в отверстии шпангоута. Но это так, на крайний случай, обыкновенная предосторожность.

Торопливо, чтобы не застал Тимофей, он спустился вниз по лесенке. Мелкая дрожь пробежала по телу.

— Димка… — как сквозь вату, глухой и хриплый, донесся голос Тимофея.

Нельзя медлить. Вадим опустил ногу вниз, точно пробуя, холодна ли вода, и действительно холод, леденящий холод подкатился к сердцу. «Трус, жалкий трус…» — шепчет кто-то на ухо. И опять кричит Тимофей, он уже беспокоится. Сейчас прибежит…